Ириска - [11]

Он всегда считал, это

чушь собачья —

выращивать что-то съедобное.

– Да. Давайте капусту.

Наводим порядок

Марла надела шляпу от солнца, садовые перчатки.

Начинает выдергивать сорняки,

но не может долго стоять нагнувшись.

Идет в дом за водой.

Я наматываю на голову ее старую ночнушку,

собираю с травы осколки битого стекла,

камни с засохшей клумбы.

Возимся уже пару часов.

Мало что поменялось,

но у Марлы рот до ушей:

– Сад стал просто чудесным! Правда?

Я не уверена – она помнит, как было раньше?

Но сейчас дворик ей, кажется, нравится.

Марла довольна.

А это главное.

Остатки

Каждый день Пегги

оставляет обед. Накрывает фольгой.

Обычно

Марла на кухне снимает фольгу

и ест из коробки.

А сегодня забыла,

и я подаю ей обед

на подносе

и ставлю еще апельсиновый сок,

с водой.

Марла не спрашивает,

откуда взялась еда.

Поела, зовет, отдает мне поднос,

будто сидит в ресторане,

а я здесь – официант.

– Спасибо.

Марла кушает мало.

На тарелке осталась картошка —

выглядит аппетитно. Не выбрасывать же.

Доедаю остатки.

Снисходительность

Я приготовила картофель в мундире, с тунцом и кукурузой.

Папа сморщил нос,

словно в тарелке —

какашки:

– Самое простое не можешь как следует сделать.

– Я стараюсь, – ответила я ему.

Он поднял руку, хотел что-то добавить,

но передумал.

– Знаешь,

Элли,

очень трудно любить тебя.

Папа умел быть снисходительным.

Любовь

Если бы можно было научиться любить —

как играть на пианино,

или спрягать глаголы, —

тогда бы я сказала:

НАДО БОЛЬШЕ СТАРАТЬСЯ.

Мойка посуды

Я отлучилась с кухни,

а папа начал сам мыть посуду.

Соскреб холодный картофель в мусорное ведро

и вымыл сковороду начисто.

– Я бы помыла.

Он улыбнулся.

– Не-а. Моя очередь.

И, послушай, ужин хороший.

Я просто ворчун.

Я не ответила.

Начала вытирать тарелки

и думала – если у него изменилось настроение,

то что это значит – меня все-таки можно любить?

Дым, пар

Я кипячу чайник, Люси дымит косячком

и рассказывает о своем бывшем парне.

Он сделал рекламный ролик – как лечить прыщи.

– Ни за что не вернусь к нему.

Вот еще!

Пусть Кейт перед ним пресмыкается.

Она смеется, я тоже.

Добавляю молока в дымящиеся кружки.

Смеюсь

не потому, что смешно.

Просто

не хочу быть одна.

Нужно стараться.

Заживает

Обожженная щека заживает, начинает чесаться,

покрывается коркой.

Обдираю ее понемногу —

то, что само отстает

по краям,

то, что не больно.

Можно!

Марла сидит на крыльце

в плаще.

Подняла капюшон.

Мрачная.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Мне нельзя выходить.

Что, я здесь в тюрьме?

Кто повесил записку?

Я здесь хозяйка – и почему-то

нельзя выходить.

Я не ребенок!

– Не знаю…

Хорошо, что записка висит на двери,

и Марла знает – нельзя выходить

на улицу.

– А может быть, нам прогуляться в магазин на углу —

за сладостями?

Подаю Марле сумочку.

Она с улыбкой глядит на входную дверь,

там висит печатный листок.

– А это мы снимем:

«ВНИМАНИЕ: НЕ ВЫХОДИТЕ ОДНА.

ЕСЛИ ЧТО-НИБУДЬ НУЖНО, ЗВОНИТЕ ПЕГГИ».

Листок остается висеть.

Мы выходим из дома.

Каштаны

Марла останавливается, наклоняется,

подбирает с тропинки каштан:

– Такой приятный на ощупь.

Жаль, что каштаны не круглый год,

правда?

Оглянуться не успеешь —

а они уже сморщились.

Люди, наверное, точно так же.

Кладет находку в карман.

Я наклоняюсь —

мне тоже попался каштан

с плоским краем,

потом еще один, и еще.

У меня уже полный карман.

– Да, я тоже люблю каштаны.

но Марла не слышит, ушла далеко вперед,

к перекрестку.

Я бегу догонять,

не дай бог она выйдет на дорогу.

Марла глядит на меня с удивленьем.

– Еще раз привет.

Так приятно вместе гулять!

Жгучая крапива

Осень – пора каштанов.

Падают, трескаются,

стряхивают скорлупу:

снаружи твердую,

а внутри словно бархат.

Я просила Келли-Энн пойти со мной в парк, мечтала:

вот соберу огромную сумку каштанов,

отнесу их в школу,

похвастаюсь.

Папа поднялся с дивана.

– И я подышу свежим воздухом.

Келли-Энн просияла;

это было еще до того,

как он начал плохо с ней обращаться.

Я тоже была довольна.

Мы редко где-то бывали вместе —

только если ему хотелось.

Как-то ездили все втроем на базу

за краской

и один раз обедали в китайском

ресторане.

Мы отправились в парк. Моросило немного.

На зеленой траве хорошо было видно

коричневые каштаны.

Я побежала вперед —

добывать еду!

Быстро наполнила сумку

шоколадно-коричневыми шариками,

но хотелось все больше

и больше

и больше,

я ползала под деревьями, залезала под колючие кусты.

Под кустами

росла крапива,

а я не заметила, как вдруг стало покалывать

руки, колени —

все сильнее.

Я старалась добыть побольше каштанов!

Но крапива такая кусачая.

Руки болели.

– Бедняжка, – сказала Келли-Энн,

размяла листья щавеля, обернула мне руки.

Папа засмеялся:

– Даже я заметил крапиву.

А ты, как первоклашка, ничего не видела, кроме каштанов.

Мне было одиннадцать.

В двенадцать

мне уже было неинтересно,

что в сентябре собирают каштаны.

А в тринадцать я говорила

всем, кто каштанами хвастался:

«Тоже мне, сокровище!

Ерундой занимаешься.

Выброси!»

Не будь ребенком

Папа воспитывал меня:

Взрослей!

Быстрей!

Замолчи!

Не будь младенцем!

Не ной!

Хватит стонать!

Веди себя соответственно возрасту.

Веди себя как взрослая.

Не лей крокодиловы слезы.

Как будто

быть ребенком – это большая проблема

и мне

ее нужно решить.

Кэрол и Ли

Давно, когда я была маленькая,

папа решил, что влюблен

в одну женщину по имени Кэрол,

и она переехала к нам