Ирано-таджикская поэзия - [38]

* * *

Без границы пустыня песчаная,

Вез конца — сердца повесть избранная.

Ищет образов мир, чтобы форму принять,—

Как узнаю в них свой без обмана я?

Если срубленной встретишься ты голове,

Что катится в полях, неустанная,

Ты спроси, ты спроси тайны сердца у ней —

Так откроется тайна желанная.

Что бы было, когда уху стал бы сродни

Говор птицы — их песня слиянная?

Что бы было, когда бы от птицы узнал

Драгоценности тайн Сулеймана я?

Что сказать мне? Что мыслить? В плену бытия

Весть понятна ли, свыше нам данная?

Как молчать, когда с каждым мгновеньем растет

В пас тревога неслыханно странная?

Куропатка и сокол летят в ту же высь,

Где гнездо их — вершина туманная,

В эту высь, где Сатурна на сфере седьмой

Звезда миру сияет багряная.

Но не выше ль семи тех небес — эмпирей?

И над ним знаю вышние страны я!

По зачем эмпирей нам? Цель наша — земля

Единения благоуханная.

Эту сказку оставь. И не спрашивай нас:

Наша сказка лежит бездыханная.

Пусть лишь Салах-эд-Дином воспета краса

Царя всех царей первозданная.

* * *

Любовь — это к небу стремящийся ток,

Что сотни покровов прорвал и совлек.

В начале дороги — от жизни уход,

В конце — шаг, не знавший, где след его лег.

Не видя, приемлет любовь этот мир,

И взор ее — самому зренью далек.

«О сердце, — вскричал я, — блаженно пребудь,

Что в любящих ты проникаешь чертог,

Что смотришь сверх грани, доступной для глаз,

В извилинах скрытый находишь поток.

Душа, кто вдохнул в тебя этот порыв?

Кто в сердце родил трепетанье тревог?

О птица! Своим языком говори —

Понятен мне тайн сокровенный намек».

Душа отвечала: «Я в горне была,

Чтоб дом мой из глины создатель испек;

Летала вдали от строенья работ —

Чтоб так построенья исполнился срок;

Когда же противиться не было сил —

В ту круглую форму вместил меня рок».

* * *

Вчера я послал тебе сказать с вечерней звездою:

«Привет тому, чей лик сквозь тьму глядит луной молодою».

Склонился я, сказал: «Ты солнцу отдай мой поклон —

Чьим жаром спален, как золото, склон под горной грядою».

Я грудь обнажил, и можно на ней кровавые раны счесть,

Снеси любимому весть, кто кровью не сыт. как стебель водою!

Качался я взад, вперед — пусть уснет сердце-дитя в груди:

Чтоб уснуло оно — люльку качать надо мерной чредою.

Сердцу-дитяти дай молока, чтоб стих его плач,

О ты, помогающий всем, как я, отягченным бедою!

Сердца приют — лишь в мире один — единения град.

Долго ли будешь сердце вдали плена держать уздою?

Я смолкаю, но дай опьянеть, кравчий, мне поскорей,

Чтоб голове моей не болеть болью худою.

* * *

Когда бы дан деревьям был шаг или полет —

Не знать ни топора им, ни злой пилы невзгод.

А солнце если б ночью не шло и не летело —

Не знал бы мир рассвета и дней не знал бы счет.

Когда бы влага моря не поднялась до неба —

Ручья бы сад не видел, росы не знал бы плод,

Уйдя и вновь вернувшись, меж створок перламутра —

Так станет капля перлом в родимом лоне вод.

Не плакал ли Иосиф, из дома похищаем,

И не достиг ли царства и счастья он высот?

И Мухаммад, из Мекки уехавший в Медину,—

Не основал ли в славе великой власти род?

Когда путей нет внешних — в себе самом ты странствуй,

Как лалу — блеск пусть дарит тебе лучистый свод.

Ты в существе, о мастер, своем открой дорогу —

Так к россыпям бесценным в земле открылся ход.

Из горечи суровой ты к сладости проникни —

Как на соленой почве плодов душистый мед.

Чудес таких от Шамса — Тебриза славы — ждите,

Как дерево — от солнца дары своих красот.

* * *

Когда мой труп перед тобой, что в гробе тленом станет,—

Не думай, что моя душа жить в мире бренном станет,

Но плачь над мертвым надо мной- и не кричи «увы!».

Увы — когда кто жертвой тьмы во сие забвенном станет.

Когда увидишь ты мой гроб, не восклицай «ушел!».

Ведь в единении душа жить несравненном станет.

Меня в могилу проводив, ты не напутствуй вдаль:

Могила — скиния, где рай в дне неизменном станет.

Кончину видел ты, теперь ты воскресенье зри;

Закат ли солнцу и луне позорным пленом станет?

В чем нисхожденье видишь ты, в том истинный восход:

Могилы плен — исход души в краю блаженном станет.

Зерно, зарытое в земле, дает живой росток;

Верь, вечно жить и человек в зерне нетленном станет.

Ведро, что в воду погрузишь, — не полно ль до краев?

В колодце ль слезы Иосиф-дух лить, сокровенном, станет?

Ты здесь замкни уста, чтоб там открыть — на высоте,

И вопль твой — гимном торжества в непротяженном станет.

* * *

О вы, рабы прелестных жен! Я уж давно влюблен!

В любовный сон я погружен. Я уж давно влюблен.

Еще курилось бытие, еще слагался мир,

А я, друзья, уж был влюблен! Я уж давно влюблен.

Семь тысяч лет из года в год лепили облик мой —

И вот я ими закален: я уж давно влюблен.

Едва спросил аллах людей: «Не я ли ваш господь?» —

Я вмиг постиг его закон! Я уж давно влюблен.

О ангелы, на раменах держащие миры.

Вздымайте ввысь познанья троп! Я уж давно влюблен.

Скажите Солнцу моему: «Руми пришел в Тебриз!

Руми любовью опален!» Я уж давно влюблен.

Но кто же тот, кого зову «Тебризским Солнцем» я?

Не светоч истины ли он? Я уж давно влюблен.

Я видел милую мою в тюрбане золотом,

Она кружилась, и неслась, и обегала дом…

И выбивал ее смычок из лютни перезвон,

Как высекают огоньки из камешка кремнем.

Опьянена, охмелена, стихи поет она