Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло» - [11]

Спасали положение разрозненные номера газет — «Критика», «Дефенса популар», «Мартильо», которые посылал с сочувствующим КПА проводником Муньос Диас. Иосиф зачитывал их до дыр, переводя статьи — слово за словом — с помощью затрепанного испанско-польского словаря. Благодаря «Критике» он впервые познакомился с публицистикой Эктора Агости, Эрнесто Гидисе, Рауля Гонсалеса Туньона, Паулино Гонсалеса Альберди, Эмилио Тройсе, Аугусто Бунхе. Изредка ему встречалось имя Рикардо Велеса[6], журналиста и кинокритика из «Кинематографического общества “Сине-арт”». С некоторыми из этих людей Григулевичу придется сойтись довольно близко. Но пока что он даже не подозревает о неожиданных жизненных поворотах, уготованных ему судьбой, понятия не имеет о существовании Иностранного отдела НКВД. До назначения Григулевича нелегальным резидентом в Буэнос-Айресе должно пройти семь очень нелегких для него лет…

Врожденный талант Иосифа к языкам помог ему «взять испанский» за считаные недели, и вскоре он вовсю общался с простодушными земледельцами на пыльных тропинках Ла-Клариты. Обаятельный молодой брюнет понравился жителям селения, и кое-кто из почтенных отцов семейств, у которых были дочери на выданье, стал ходить вокруг Румальдо, исподволь выясняя намерения его сына в плане остепенения и поиска брачных уз. Черноокие красотки дружно дефилировали мимо подслеповатых аптечных окон. «Берегись, Юзик, — посмеивался отец, — тут девки — огонь, мигом окрутят!» И очень кстати из Буэнос-Айреса на адрес аптеки пришла открытка, из содержания которой Иосиф понял: его акклиматизация в стране, по мнению ЦК компартии Аргентины, завершилась.

Прошло несколько месяцев, и на подпольной конференции в городе Росарио Иосиф Григулевич был избран в исполком МОПР Аргентины и членом редколлегии нелегального журнала «Красная помощь»[7]. Ему дали партийный псевдоним «Мигель».

«Он был необыкновенным человеком, — написал о нем “Бланко”, один из соратников Григулевича. — Я познакомился с Иосифом более 50 лет назад, и половину этого срока был связан с ним активной совместной работой. Впервые я увидел его летом 1936 года. Тогда я работал секретарем районного комитета компартии в провинции Энтре-Риос и поэтому участвовал в собрании делегатов от комячеек провинциальных городов. Как обычно, мы пригласили на собрание “курирующего” члена ЦК, но он приехал не один. Вместе с ним был молодой человек, сильный акцент которого нисколько не умалял остроты его высказываний. Иосиф приехал на пару дней навестить отца, и региональное руководство МОПР попросило его выступить по вопросу усиления помощи политзаключенным. Он был великолепным трибуном, умел “заводить” людей! В этом я убеждался потом не раз. Его тезисы были неотразимы. “Все мы рано или поздно попадем в тюремные застенки, — сказал он. — Поэтому помогите сегодня тем, кто уже там. Завтра непременно помогут вам. Считайте, что это ваше обязательное тюремное страхование”. Перспективу он нарисовал перед нами нерадостную, но проблеск надежды — в беде не оставят! — словно подстегнул товарищей. В тот вечер жертвовали как никогда щедро…»

«Одной из форм работы “Красной помощи” в Аргентине, — написал в автобиографических заметках Григулевич, — были так называемые национальные патронаты, которые создавались из эмигрантов разных национальностей. Патронаты шефствовали над тюрьмами своих стран. Например, патронаты, в которые входили выходцы из Польши, шефствовали над тюрьмами Варшавы, Лодзи, Белостока и т. д. Был патронат и над Лукишками, в который входили эмигранты из Виленщины. В исполкоме МОПР я руководил работой патронатов всех национальностей, в том числе и литовских, которых было несколько на территории Аргентины».

Несколько месяцев Иосиф обретался в Росарио, налаживая мопровскую работу. Этот речной порт, расположенный в 320 километрах к северу от Буэнос-Айреса, называли «аргентинским Чикаго». Всемогущие храмы его — мясная и зерновая биржи. Индустриальное развитие города шло по нарастающей, и КПА уделяла особое внимание разъяснительной работе в пролетарских районах, конкурируя в этом с анархистами и социалистами. Росарио все стремительнее утрачивал провинциальную простоту, все активнее «перерабатывал» крестьян, приходивших в город на заработки, и иммигрантов, среди которых преобладали итальянцы. Григулевич охотно погружался в среду портовых рабочих, сознательно внося в агитационную работу личную основу. По вечерам его можно было увидеть в дружеской компании простодушных парней в кепках и беретах в каком-нибудь захудалом ресторанчике на берегу Параны: непритязательная паррилья, несколько бутылок пива «кильмес», корзинка с золотистыми пшеничными булочками. «Под пиво или бокал “тинто” текущие лозунги Коминтерна усваиваются куда лучше», — шутил Григулевич в кругу местных партийцев.

Завязанные им в Росарио дружеские связи пригодятся через семь лет при «постановке» в Буэнос-Айресе лаборатории по производству зажигательных бомб для осуществления диверсий на судах, перевозящих стратегические грузы в порты враждебных Советской России и западным союзникам стран — Германии, Испании и Португалии. Некоторые химические компоненты для снарядов будут поступать из малоприметной аптеки в пригороде Росарио. Молодая женщина с тонкими библейскими чертами лица совершит десятки поездок в аргентинскую столицу, прижимая к себе невзрачную хозяйственную сумку с начинкой для «зажигалок».