Иосиф Бродский после России - [31]
Ария («Что-нибудь из другой…») Т. 4. С. 18–19.
Впервые: Континент. 1987. № 51.
типа Верди — по словам Е. Рейна, Бродский утверждал, что знал наизусть «Аиду» Верди (см.: Петрушанская Е. Музыкальный мир Иосифа Бродского… С. 175).
«збродня» — zbrodnia (попьск.) — преступление.
«Вечер. Развалины геометрии…» Т. 4. С. 20.
Впервые: Континент. 1987. № 51.
Луна, изваянная в Монголии — своеобразная «контрцитата» по отношению к «Запискам сумасшедшего» Гоголя: «Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге».
«В этой маленькой комнате все по-старому…» Т. 4. С. 21.
Впервые: Континент. 1987. № 54.
Куросиво (точнее Куросио) — теплое течение в северной части Тихого океана, проходящее мимо берегов Японии.
Жизнь в рассеянном свете («Грохот цинковой урны, опрокидываемой порывом…») Т. 4. С. 22–23. Впервые: Континент. 1987. № 51.
Комментарий Бродского: «Тоже Нью-Йорк. Это другая сторона, западная, у Гудзона. А именно — Hudson Avenue. Год 85-й или 86-й. Стихи эти не очень о городе, об отношении к жизни» (ПМ).
Из Парменида («Наблюдатель? свидетель событий? войны в Крыму?..») Т. 4. С. 24.
Впервые: Континент. 1987. № 51.
Парменид—см. примеч. к «Двадцати сонетам к Марии Стюарт».
…погрузиться в книгу / о превращеньях красавиц в птиц и как их места / зарастают пером: ласточки — цапли — дрофы… — «Метаморфозы» Овидия, содержащие ряд историй о подобных превращениях. В ласточку превращается Филомела (см. комментарий к стихотворению «Сатир»).
«Как давно я топчу, видно по каблуку…» Т. 4. С. 25.
Впервые в данной редакции: Континент. 1987. № 51.
С первой строчкой ср. строки из стихотворения О. Мандельштама «Холодок щекочет темя…» (1922): «И меня срезает время, / Как скосило твой каблук» (Кузнецов С. Распадающаяся амальгама (О поэтике Бродского)// Вопросы литературы. М., 1997. № 3. С. 41).
«Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга…» Т. 4. С. 26.
Впервые: Континент. 1987. № 51.
Автоперевод под названием «ln Memoriam» вошел в TU.
Посвящено памяти матери — Марии Моисеевны Вольперт (1905–1984).
Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга — Ср. в «Содоме и Гоморре» М. Пруста, где повествователь видит во сне покойную бабушку: «Тут мне словно бы припомнилось, что вскоре после смерти бабушка с униженным видом старой служанки, которую прогнали, с видом не родной, а посторонней, плача навзрыд, просила меня: "Ведь ты все-таки будешь хоть изредка со мной видеться?"» (пер. Н. М. Любимова; Пруст М. Содом и Гоморра. М., 1993. С. 154) — см.: Ранчин А. М. «На пиру Мнемозины…»: Интертексты Бродского. С. 71).
Анализ стихотворения в: Вестстейн В. Г. «Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга…» (1985) // Как работает стихотворение Бродского: Из исследований славистов на Западе. М.: НЛО, 2002. С. 172–184. См. также об этом стихотворении и его автопереводе: Бабанина Н., Миловидов В. "In Memoriam" Иосифа Бродского: Проблема автоперевода // Перевод как моделирование и моделирование перевода. Тверь, 1991. С. 19–25.
На Виа Джулия («Колокола до сих пор звонят в том городе, Теодора…») Т. 4. С. 27.
Впервые: Континент. 1987. № 51.
Автокомментарий Бродского: «Одна из самых красивых улиц в мире. Идет, грубо говоря, вдоль Тибра, за Палаццо Фарнезе. Но речь не столько об улице, сколько об одной девице, которая работала тогда, в 85-м, кажется, году, на Юнайтед Пресс Интернейшнл, или что-то в этом роде — Теодора. Американка с византийским именем. Если уж человек не еврей, то зачем же сразу так? Очень была хороша собой, и мне казалась отчасти похожей на М. Б. Как-то я ждал ее вечером, а она шла по Виа Джулиа, под арками, с которых свисает плющ, и ее было видно издалека, это было замечательное зрелище» (ПМ).
…двигаясь в сторону площади с мраморной пишмашинкой — памятник Виктору-Эммануилу II на площади Венеции в Риме, который итальянцы называют «пишущей машинкой» (Левинтон Г. Три разговора: о любви, поэзии и (антигосударственной службе // Россия / Russia. Вып. 1 [9]. Семидесятые как предмет истории русской культуры. М.; Венеция, 1998. С. 213–288. С. 259).
«Ночь, одержимая белизной…» Т. 4. С. 28.
Впервые: Континент. 1987. № 51.
Посвящение («Ни ты, читатель, ни ультрамарин…») Т. 4. С. 29.
Впервые: Континент. 1987. № 51.
…лампы хищно вывернутый стебель — А. Ранчин указывает здесь на отсылку к стихотворению В. Брюсова «Сумерки» («Горят электричеством луны / на выгнутых тонких стеблях» (Ранчин А. М. "На пиру Мнемозины…": Интертексты Бродского. С. 91).
…сдача с лучшей пачки балерин — обыгрывая два значения слова «пачка» («пачка денег» и «пачка, в которой танцует балерина»), Бродский намекает на то, что балет, наряду с нефтью и газом, был одной из статей экспорта из Советского Союза.
…пока / не грянет текст полуночного гимна — передачи советской радиовещательной сети завершались в полночь исполнением гимна СССР.
Ты — все, или никто — парафраз известной строчки из «Интернационала» «Кто был никем, тот станет всем».
Послесловие («Годы проходят. На бурой стене дворца…») Т. 4. С. 30–31.
Впервые: Континент. 1987. № 51.
Перевод Дж. Гембрелл и автора под названием «Afterword» вошел в TU.
И Святое Семейство, опав с лица, приближается на один миллиметр к Египту
Бродский и Ахматова — знаковые имена в истории русской поэзии. В нобелевской лекции Бродский назвал Ахматову одним из «источников света», которому он обязан своей поэтической судьбой. Встречи с Ахматовой и ее стихами связывали Бродского с поэтической традицией Серебряного века. Автор рассматривает в своей книге эпизоды жизни и творчества двух поэтов, показывая глубинную взаимосвязь между двумя поэтическими системами. Жизненные события причудливо преломляются сквозь призму поэтических строк, становясь фактами уже не просто биографии, а литературной биографии — и некоторые особенности ахматовского поэтического языка хорошо слышны в стихах Бродского.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.