Иосиф Бродский после России - [23]
чтоб по волнам ступать, не держась перил — отсылка к евангельскому эпизоду «хождения по воде» (Map. 6, 45; Иоан. 6,16).
Эклога 5-я (летняя) («Вновь я слышу тебя, комариная песня лета…») Т. 3. С. 219–225.
Впервые: Континент.1981. № 30.
Перевод автора и Дж. Клайна под названием «Eclogue V: Summer» вошел в TU.
…зеленая версия Третьеримска! В созданном здесь названии города содержится отсылка к взгляду на Москву, как Третий Рим, укоренившемуся в русской культуре и восходящему к посланиям старца Филофея (кон. XV в.). См. подробнее: Зеньков-ский В. В. История русской философии. П., 1991. Т. 1. Ч. 1. С. 4547 (репринт парижского издания 1947 г.).
…кузнечик в погоне за балериной… Ср. совмещение образов кузнечика и балета в стихотворении «Классический балет есть замок красоты…» (см. комментарий).
Масса, / увы, не кратное от деленья / энергии на скорость зренья/в квадрате — т. е. в поэтическом мире данного стихотворения не действует универсальная формула Эйнштейна Е = mс>2. «Скорость зренья» в мире Бродского равна скорости света: «В эпоху тренья / скорость света есть скорость зренья; / даже тогда, когда света нет» («Лагуна»).
Жужжанье мухи… попытка автопортрета в звуке I «ж» — Буква оказывается связанной с мухой двойным образом: метафорически — по внешнему сходству, и метонимически — через звук, который соответствует обоим объектам. Частое у Бродского буквенное сравнение здесь накладывается на определенную поэтическую традицию детских и шуточных стихов. Ср. в стихотворении Н. Олейникова «Генриху Левину» (1932):
Если ты посмотришь в сад,
Там почти на каждой ветке
Невесёлые сидят,
Будто запертые в клетки,
Наши старые знакомые
Небольшие насекомые:
То есть пчёлы, то есть мухи,
То есть те, кто в нашем ухе
Букву "Ж" изготовляли…
Подобие алфавита, тело… Пример регулярного отражения в поэзии Бродского алфавитной модели универсума, характерной для раннехристианской культуры и культуры барокко. Согласно этой модели, вселенная (и человек) созданы Творцом как некий текст, состоящий из букв, и могущий быть прочитанным.
Аттила (?-453) — предводитель гуннов, возглавлявший опустошительные походы в Восточно-Римскую империю, Галлию, Сев. Италию.
…озёра — части воды, окруженные сушей… Переиначенное определение из школьного учебника географии «остров — часть суши, окруженная водой». В поэтической системе Бродского вода занимает одно из главенствующих мест, что еще раз подчеркивается в этом «перевернутом» определении.
… шастающий, как Христос, по синей / глади жук-плавунец… Сравнение основано на известном евангельском эпизоде — см. комментарий к стихотворению «Прилив».
вальсу издалека «На сопках» — имеется в виду вальс «На сопках Маньчжурии».
…мысль Симонида насчет лодыжек… Симонид Кеосский (ок. 556-ок. 468 до н. э.) — древнегреческий лирик, соперник Пиндара. С точки зрения Б. Шерра, здесь имеется в виду куплет, в котором Симонид призывает музу воспеть «прекрасно-лодыжного сына Алкмены» (Шерр Б. «Эклога 4-я (зимняя)» (1977), «Эклога 5-я (летняя)» (1981)… С. 171).
…листва, бесчисленная, как души, живших до нас на земле… Еще одна возможная отсылка к Симониду и через него к Гомеру. И. Ковалева отмечает, что здесь имеются в виду следующие строки Симонида:
Нет у людей ничего долговечного. Истину эту
Выразил лучше всего славный хиосец, сказав:
"Также, как листья деревьев сменяются роды людские".
«Славный хиосец» здесь — Гомер, и имеется в виду следующая строка из «Илиады»: «Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков» (Ил. VI, 146). См.: Ковалева И. Античность в поэзии Бродского // Мир Иосифа Бродского: Путеводитель: Сб. статей. СПб., 2003. С. 191).
«Я был только тем, чего…» Т. 3. С. 226.
Впервые: Russica-81: Лит. сб. / Сост. А. Сумеркин. New York, 1982.
Римские элегии («Пленное красное дерево частной квартиры в Риме…») Т. 3. С. 227–232.
Впервые: Russica-81: Лит. сб. / Сост. А. Сумеркин. New York, 1982.
Автоперевод под названием «Roman Elegies» вошел в TU.
Комментарий Бродского: «Наиболее подлинное, что написано Гете — это "Римские элегии". Он молодым приезжает из своей монструозной ситуации в Италию и шастает по Италии, у него возникает роман с какой-то, видимо, просто путаной. Но вот тут-то он и пишет свои самые подлинные стихи. Пишет гекзаметром и рассказывает о том, как выстукивает ритм на ее позвоночнике, ведет счет слогов. Валяется с ней и сочиняет стишки — и это замечательно <…> Я решил, в 80-м году, кажется, что напишу цикл стихотворений о Риме, но не знал, как назвать. И подумал: назову «Римские элегии». Если это вызов, пусть будет вызов, но только я не знаю, кому. Это правда Рим и это правда элегии. Посвящены они Бенедетте Кравиери; она — внучка Бенедетто Кроче. Занимается французской литературой XVII века, замечательная женщина <…> когда я приехал в Американскую академию в Рим, она была моим Вергилием. Бенедетта — одно из самых лучших моих человеческих приобретений в жизни. Героиня "Пьяцца Маттеи" была ее подружкой. "Две молодых брюнетки" — это она и Микелина в библиотеке мужа Бенедетты. А начинается с квартиры Микелины, и потом она сама возникает. "Красное дерево" — это как раз китайские древности отца Ми-келы» (ПМ).
Бродский и Ахматова — знаковые имена в истории русской поэзии. В нобелевской лекции Бродский назвал Ахматову одним из «источников света», которому он обязан своей поэтической судьбой. Встречи с Ахматовой и ее стихами связывали Бродского с поэтической традицией Серебряного века. Автор рассматривает в своей книге эпизоды жизни и творчества двух поэтов, показывая глубинную взаимосвязь между двумя поэтическими системами. Жизненные события причудливо преломляются сквозь призму поэтических строк, становясь фактами уже не просто биографии, а литературной биографии — и некоторые особенности ахматовского поэтического языка хорошо слышны в стихах Бродского.
Статья украинского писателя Майка Йогансена, написанная им на русском языке, и опубликованная 7 ноября 1925 года в харьковской газете «Коммунист».
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.