Иосиф Бродский: Американский дневник - [6]
Еще несколько слов о "Большой книге". Обилие интервью, которые давал Бродский после отъезда из Советского Союза, с одной стороны, можно объяснить его долгим молчанием на родине, а с другой, — желанием как можно точнее обозначить свою позицию. И это характеризует Бродского положительно, даже более чем положительно: не пренебрегал журналистами и читателями, не отнекивался, не уходил от неприятных вопросов, а старательно объяснял, растолковывал, отвечал самым подробным образом. Иногда был непоследователен. И это тоже естественно. У каждого человека в зависимости от настроения взгляды могут меняться. Возможно, какие-то мысли были утеряны при расшифровке записей, что-то искажено при переводе с одного языка на другой. Мария Бродская, жена поэта, в интервью Виктору Куллэ на вопрос, как она может прокомментировать выход книги, составленной Валентиной Полухиной, отвечает:
"Иосиф был против такой книги. И перед смертью он написал письмо профессору Полухиной, в котором просил ее этого не делать. Мы не знаем, почему он был против этого конкретного проекта — тогда он ничего нам об этом не говорил. Но я твердо знаю, что интервью как форма печатного выражения его очень раздражали. Прежде всего потому, что человек, у которого берут интервью, обычно не имеет возможности контролировать перевод и конечный текст, нередко редактируемый журналистами, и в результате часто его слова существенно искажаются"[20].
Видно, не зря опасался поэт: и напечатали, и исказили. Вернее, не допустили искажения, которое так опрометчиво позволил себе сделать в интервью Бродский. Честно говоря, в сложившейся ситуации более последовательным представляется неприятие поэзии Бродского. В патетике обвинений его оппонентов есть что-то искреннее. Желание убедить себя в том, что все, что они говорят, правильно, или услышать опровержение своим словам — в общем, завязать разговор, разобраться, найти объяснение тому, чего не можешь понять. А когда читателю навязывают представление о том, как должно быть на самом деле, используя имя поэта и его творчество в своих целях, — это всегда неприятно. И не важно, где это происходит, в Советском Союзе или на Западе. На Западе, конечно, за использование больше платят, однако не все в этой жизни определяется деньгами, по крайней мере, не у всех.
Справедливости ради надо сказать, что далеко не все на Западе обстоит так мрачно в отношении Бродского. Есть много интересных монографий и статей, посвященных его творчеству[21]. Естественно, что внимание американских и английских литературоведов сосредотачивается на стихотворениях, исторически или поэтически связанных с западной культурой: "Большая элегия Джону Донну", "Двадцать сонетов к Марии Стюарт", "Бабочка", "Осенний крик ястреба" и т. д. Предметом исследования являются также модернистские и постмодернистские тенденции в поэзии Бродского, влияние, которое оказали на него англоязычные поэты: Оден, Фрост, Элиот, Харди и др. Значительная часть работ посвящена анализу структуры поэтического текста: особенностям размера, ритма, рифм и т. д. Однако за пределами внимания западных литературоведов остается огромный пласт поэтического наследия Бродского, уходящий корнями в русские культурные традиции.
Очень часто, особенно в Америке, поднимается вопрос, кем же был Иосиф Бродский, русским или американским поэтом. В энциклопедическом словаре "Microsoft Encarta 97" в статье, посвященной Бродскому, читаем: "Russian-born American poet" (рожденный в России американский поэт). Однако, надо отметить, что даже американцы чувствуют уязвимость такой точки зрения: "Если "американский поэт" звучит слишком самоуверенно в утверждении своей независимости, то "рожденный в России" недостаточно, чтобы признать суть и своеобразие поэта, так глубоко погруженного в культуру его родины и в то же время насильно оторванного от корней"[22].
В некоторых работах принадлежность Бродского к американской культуре вообще ставится под сомнение: "Америка — место ссылки поэта (Бродского — О.Г.) — не была его полностью. Наиболее явно это проявилось в речи, которую Бродский произнес в 1991 году по случаю избрания его первым поэтом-лауреатом, рожденным за пределами Соединенных Штатов. Хотя он говорил "наш джаз и наш кинематограф", данные притяжательные местоимения звучали странно рядом с фразой "необходим посторонний человек, чтобы увидеть некоторые вещи ясно… и я этот посторонний""[23].
Мнение американцев о поэзии Бродского определяется в большей степени принадлежностью его к русской литературе, чем достоинствами его стихотворений. Энн Лонсбери отмечает: "Русские стихи Бродского невозможно было внимательно изучать, но ими можно было восхищаться, поскольку их бесконечно высоко оценивали авторитетные представители русской "высокоЙ" культуры. А для многих американцев нет ничего выше русской "высокой" культуры. Один из репортажей о церковной службе памяти Бродского в Нью-Йорке передает взволнованный благодарный тон, который американцы, как кажется, иногда усваивают по отношению к этому Великому Русскому Писателю, к поэзии и к поэтической культуре вообще: "Величие его читателей — среди них Барышников, [Шеймус] Хини и Нобелевские лауреаты Чеслав Милош и Дерек Уолкотт… заставило огромную аудиторию хранить почтительное молчание."
В книге Роберто Калассо (род. 1941), итальянского прозаика и переводчика, одного из зачинателей и многолетнего директора известного миланского издательства Adelphi, собраны эссе об издательском деле – особом искусстве, достигшем расцвета в XX веке, а ныне находящемся под угрозой исчезновения. Автор делится размышлениями о сущности и судьбе этого искусства, вспоминает о выдающихся издателях, с которыми ему довелось быть знакомым, рассказывает о пути своего издательства – одного из ярчайших в Европе последних пятидесяти лет.
Аннотация издательства: «Книга представляет собой критический очерк взглядов двух известных буржуазных идеологов, стихийно отразивших в своих концепциях культуры духовный кризис капиталистического общества. Г. Корф прослеживает истоки концепции «прогрессирующей рационализации» М. Вебера и «критической теории» Г. Маркузе, вскрывая субъективистский характер критики капитализма, подмену научного анализа метафорами, неисторичность подхода, ограничивающегося поверхностью явлений (отрицание общественно-исторической закономерности, невнимание к вопросу о характере способа производства и т.
В книге “Застолье Петра Вайля” собраны выступления знаменитого писателя на Радио Свобода – с 1986-го по 2008 год. О себе и других; о литературе, музыке, кино, театре, телевидении, политике, кулинарии и сексе. В предисловии Иван Толстой заметил: “Хотя никто не назвал бы Петра приверженцем студии, тем не менее, радио удивительно гармонировало с его натурой. Здесь по определению военная дисциплина: это почтальон может переждать дождик под деревом, а радиоведущий, хочешь – не хочешь, открывает рот при включении красного фонаря.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.
Книга известного политолога и публициста Владимира Малинковича посвящена сложным проблемам развития культуры в Европе Нового времени. Речь идет, в первую очередь, о тех противоречивых тенденциях в истории европейских народов, которые вызваны сложностью поисков необходимого равновесия между процессами духовной и материальной жизни человека и общества. Главы книги посвящены проблемам гуманизма Ренессанса, культурному хаосу эпохи барокко, противоречиям того пути, который был предложен просветителями, творчеству Гоголя, европейскому декадансу, пессиместическим настроениям Антона Чехова, наконец, майскому, 1968 года, бунту французской молодежи против общества потребления.