Иосиф Бродский: Американский дневник - [57]
В стихотворении 1970 года "Пенье без музыки", которому предшествует эпиграф — F.W. (возможно, F.W. - это сокращение от farewell (англ.) — прощай), он говорит о физическом разрыве, за которым, однако, не следует разрыва духовного. Местом встречи влюбленных становится воображаемое "гнездо", которое, после заполнения "скарбом мыслей одиноких и хламом невысказанных слов", для них "обретет почти материальный облик": За годы, ибо негде до до смерти нам встречаться боле, мы это обживем гнездо, таща туда по равной доле скарб мыслей одиноких, хлам невысказанных слов — все то, что мы скопим по своим углам; и рано или поздно точка указанная обретет почти материальный облик, достоинство звезды и тот свет внутренний, который облак не застит — ибо сам Эвклид при сумме двух углов и мрака вокруг еще один сулит; и это как бы форма брака.
Вот то, что нам с тобой дано. Надолго. Навсегда. До гроба.
Невидимы друг другу. Но оттуда обозримы оба так будем и в ночи и днем, от Запада и до Востока, что мы, в конце концов, начнем от этого зависеть ока всевидящего.
Однако в "Колыбельной Трескового мыса" от былой уверенности Бродского в том, что место воображаемых встреч является достоянием двоих, не остается и следа. Поэт уверен лишь в том, что оно продолжает существовать в его воображении. Говоря о цифрах (единственная цифра, которая упоминается в строфе, — цифра "два"), он отмечает их эфемерность: "цифры тут значат не больше жеста, / в воздухе тающего без следа, / словно кусочек льда".
Одни цифры "тают", другие ("цепкие цифры года" в следующей строфе) "остаются", и вместе с ними "от великих вещей" (поступков, помыслов?) "остаются" "слова языка" и "свобода", достижимая лишь "в очертаньях деревьев":
От великих вещей остаются слова языка, свобода в очертаньях деревьев, цепкие цифры года; также — тело в виду океана в бумажной шляпе. Как хорошее зеркало, тело стоит во тьме: на его лице, у него в уме ничего, кроме ряби.
В четвертой строфе одиннадцатой части стихотворения после фразы об "исконно немых губерниях" (Сравните: "глухонемые владения смерти" ("Сретенье", 1972)) поэт употребляет словосочетание "большая страна": "Только мысль о себе и о большой стране / вас бросает в ночи от стены к стене / на манер колыбельной".
Судя по посвящению, о котором Бродский упомянул в разговоре с Петром Вайлем, "большая страна" в данном контексте должна соотноситься с Соединенными Штатами Америки. Хотя непонятно, зачем в данном случае понадобилось прибегать к иносказанию при обозначении страны, о которой говорится на протяжении всего стихотворения. Кроме того, нельзя не отметить связь этой строки с последующим обращением поэта к сыну:
Спи спокойно поэтому. Спи. В этом смысле спи. Спи, как спят только те, кто сделал свое пи-пи.
Страны путают карты, привыкнув к чужим широтам. И не спрашивай, если скрипнет дверь,
"Кто там?" — и никогда не верь отвечающим, кто там.
В начале строфы Бродский употребляет союз "поэтому", тематически связывающий данное предложение со значением предыдущего, то есть с мыслями поэта "о себе и о большой стране". В соответствии с этим "поэтому" в контексте стихотворения может быть прочитано как "потому что я думаю о тебе"? Но в этом случае словосочетание "большая страна" не может соотноситься с США. Если поэт думает о сыне, он думает о той стране, в которой тот остался. Сравните также строчки из стихотворения 1978 года "Полдень в комнате": "Я родился в большой стране, / в устье реки. Зимой / она всегда замерзала. Мне / не вернуться домой".
Еще большую загадку представляют строки о "тресках", которые одна за другой "пробуют дверь носком" в доме поэта, "живущего около океана". Речь о них идет в конце одиннадцатой и в двенадцатой частях стихотворения.
Впервые "треска" появилась в восьмой части стихотворения с песней о Времени и Пространстве. При интерпретации было высказано предположение, что в песне раскрывается метафизическая концепция творчества Бродского в условиях эмиграции. И действительно, после отъезда понятия Пространства и Времени приобретают особое значение в его поэзии, определяя ее философскую направленность и образную структуру. Исходя из этого, можно предположить, что "трески", которые вереницей идут к дому поэта и "просят пить, естественно, ради Бога", соотносятся с представлениями Бродского о русских эмигрантах в Америке.
Учитывая тот факт, что в первой части стихотворения собственное тело кажется поэту "свернутой в рулон трехверсткой", строка, предваряющая появление "тресковых" в одиннадцатой части стихотворения ("страны путают карты, привыкнув к другим широтам"), может быть прочитана следующим образом: страны путают тела (людей), которые "привыкают (вынуждены привыкать?) к чужим широтам". И в этом смысле название стихотворения "Колыбельная Трескового мыса" соответствует его жанровому своеобразию — исповеди эмигранта. Мысли и чувства, переданные в стихотворении, отражают мироощущения человека, оторванного от родной среды и привычного круга общения, который глубокой ночью остается один на один с самим собой и со своими воспоминаниями.
Недоверчивость, с которой Бродский говорит в стихотворении о косяке идущих к его дому тресковых, соответствовали его отношению к выходцам из России в Америке. В качестве примера приведем отрывок из интервью Бродского Белле Езерской (1981). Когда журналист обратилась к поэту с просьбой принять участие в готовящейся публикации, Бродский поинтересовался:
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.