Иосиф - [47]

– Валькя, – крикнешь ей, – ты чего сидишь?

– А чё, Сергей Федорович?

– Да ни чё! Валентина! Чего жа у тебя коровы, как свини грязные ходють? Толькя не хрюкають!

– Коровы? А-а… – встанет и пошла. И пошла, и пошла, а куды пошла? Ходить и на ходу спить! Вот, Пашка, каким людям в городах хорошо жить! Задумчивым! Бумажку в руки и думай сабе! Сочиняй али на горшке просто так сиди! Хэ!..

– Дядя Сергей, ну чего ты со своими туалетными бумажками к городу пристал? Совсем его стоптал! – возмутился я.

– Да-а, вас стопчешь! Это вы нас топчете! Ха-ха! Ладно, ладно, не серчай! Это я так шуткую! Значит, вышла Анютка и сказала, что Катерина в горнице.

– Зови её! – командуют бабы.

В таком деле бывает один командир. Горлопан. Обращал внимание, Пашка? Часто происходит, что у такого горлопана какой правды ищщить – у него у самого рыльце в пушку! Где-то он замазанный! А может, валялси, перевалялси! И вот встал, отряхнулси и ореть: «Вы, – дескать, – все глупые, а я вумный! Чё, – дескать, – в грязь, дураки, лезете?! Она жа – грязная! Грязь!» Ха!..

А те, какие совестливые, они больше помалкивают. И есть у нас на хуторе одна такая чикалина, Тоня Филипенко. Её к нам в хутор с Мордовии прибило. Тоня, она и работящая, и руки у ней на месте, а вот выпить – не дура. И так вышло, что за месяц до того она же сама стерегла коз, напилась там жа в каменном карьере и коз упустила. А козы тем жа путём домой и пришли, по-над речкой, по садам и огородам! Ох, ей и досталось! Огороды силу набирать стали, капуста лишь разлапушилась, а тут табе черти рогатые! С ревизией! Тонькю тогда чуть не побили! А таперича, вишь как, сама в роли прокурора:

– А ну, зови сестру! – командует. – Мы ей щас враз кудри причешем!

Вышел Ляксашка:

– Чаво, девчата, вы расшумелись?

– Как чаво?! – опять Антонина свирепствует. – Вы куда коз упустили, а? Все огороды через вас попорченные стали! Где Катерина?

– Приболела, приболела, Катерина! – Ляксашка в ответ.

– Чем она приболела?! Пущай выйдет! Поглядим на неё! Чем она там болеет! Щас мы её вылечим! Подлюка такая!

Тут и Валентина вышла:

– Ты чё, Тонькя, лаисси, чего лаисси? Сама кубыть не упускала, а?

– Сама, я чё сама? Да! Сама! Упускала! Но я жа не рассчитала, что водку такую поддельную в магазинах продають, а? Малёк выпила и тут жа захмелела! Да! В чем я тут виноватая?! Сама… А Катькя, ана чаво?

И смех, и грех! Ляксашка, как дитё малое, руками машет:

– Бяда, бяда! – и как контуженный – туда-сюда – от двери и к плетню, от двери к плетню, где бабы стоят.

– Всё, бабы, пошумели и будя! – Валентина таперича с крыльца командует. – Расходитесь по домам!

И тут, как рассказывали, дорога от Нижней Речки снова запылила. Коровы по домам разбредаться стали. Корова – не коза. Она идёть сабе с достоинством с похода дальнего полевого, и в калитку родную, на баз. Вот, мол, и я, молочка вам принесла! А тут вон чаво выходить! Ляксашка-то – крайний на Маркиных, если с Нижней Речки смотреть, то корова их, Ляксашкина, одна и остается. И как оно было дело? Корова их идёть, бунить, ну, не спокойная! Бешеная какая-то! За коровой – пастух Бенц, он стерёг в этот день. Идеть Бенца, а в руках свёрток у него, а за Бенцем – толпа баб, кто с чем. Бабка Шурка Карасева, так она с цапальником шла. А кто с палками, мотыгами, ну кто что успел ухватить.

Валентина, как увидала всю эту толпу с Бенцем и – шшорк! Молчком, и в хату. А Ляксашка, он осталси. Он жа сляпой. А тоже занервничал. Видать, почуял что-то не то. На крыльцо взошел, вот так, говорять, голову подставил, – дядя Серёга показал, как. – Дескать, я во всём виноватый, дескать, меня и бейте. Но это так бабы уже додумали! Корова их, Ляксашкина, как зашла на баз, да как начала реветь! Морду задрала да так забунела, аж, говорять, волосы дыбом становились. Ляксашка тут с крылечка спустилси, только и спросил:

– Хто тут?

Он-то толпу не видить, а, видать, чуить! А толпа молча подтягивается к его двору.

Роза ревёть, он – к Розе:

– Роза, Роза, что ты говоришь мне такое, Роза? Я тебя не пойму, Роза! – он её за холку гладить и в катух, в катух подталкиваить! Он жа, Ляксаша, сам корову доить! Сляпой, сляпой, а по дому управляется! И, значить, тянет её, а она мордой крутить и бунить, и бунить, а не идеть. Будто и вправду говорит что-то. Ляксаша её и по морде стал гладить. – Кто тебя обидел, Роза? Иди жа, Роза!

Сзади Ляксашки в воротчиках Бенц со свётрком остановилси, и толпа вся подперла.

– Роза говорить табе, Дядя Сашка, – не своим голосом рвёть свою душу Бенца. – Роза… дядя Сашка, она говорить, дядя Сашка, забери ты своего убиенного правнучка! – управляющий сам стал спотыкаться в словах и потом, неожиданно для нас с Вовкой, затрясся в плаче. – Ох, не могу! Что жа эта за времена такие?.. Корова ваша, Роза, – говорит, – и нашла вашего правнука убиенного. Под камушком ляжала кровинушка ваша, в тряпочку завёрнутая, толькя ножка одна белая виднелася, – дядя Серёга поднял голову к небу, закрыл лицо своей большой ладонью и заплакал, точно женщина, высоким-высоким голосом. – А тряпочка энта, а тряпочка энта из плати внучки твоей, дядя Сашка, внучки Катерины.