Иосиф - [25]

– Ты издеваешься над нами, папа? – сестра Таня возмущается.

– Пап! – и я восклицаю. – Я ведь такой вам чай могу заварить!.. Ага!

– Как ты любишь, Ося, чтоб тебя уговаривали, страсть! – мать занимает нашу позицию. – Дорасскажи жа ты до конца. Аж мне самой стало интересно! Ты жа мне про смерть Кайзера не рассказывал!

– И как жа я табе не рассказывал? – морщится отец. –Про смерть Кайзера?!

– Про смерть Кайзера!

– Папа! – я встреваю. – Ну поставь ты нам точку!

– Чаво, чаво табе поставить?

– Точку! До конца доведи рассказ!

– Ладно, мучители, – легко вздохнув, легко соглашается отец и вновь начинает тереть скатерть…

– Иосиф, мне скатерть жалко, чего ты её мусолишь? – делает замечание мать.

– Мама!

– Ага, – отец в последний раз провел по скатерти и убрал ладони под стол. – Да чего там рассказывать? Это, слава Богу, что мы с ним разъехались, а то меня бы, меня… расстреляли бы. Точно! Толкнул! Я бы ничего не доказал. Он зачем-то полез в шкив, попал в ремень, ну его и намотало! От Кайзера нашего ничего не осталось. Представляешь, кровь и мяса! Да там жа силища какая! Ничегошеньки! Пока я не приехал, установка работала. Вот этот ремень, какой до этого нормально шел, стал бить.

– Но как же он попал?

– А вот так, Таня. Кто и знаить?

– А может, его, Ося, подтолкнули? Ты мне скатерть не мусоль!

– Скорее всего, подтолкнули, – отец вновь, как малое дитё, прячет ладони. – Не буду мусолить.

– Это и всё?!

– А чё табе ещё, Паша? Ну, меня ГУПАВА пытала, пытала. А чего меня было пытать, если у меня свидетелей было куча! Все ж видали, и охранники, и все, как мы с ним в разные стороны расходились по плантации. Я на конике в одну сторону, он пешки – в другую! Вот так и вышло, Кайзера, страшно как пострадал, а меня тут из тюрьмы и выпустили. Но мне его жалко было, Рудольфа Иваныча, хороший был человек, – отец положил ладонь на скатерть. – А чаёк? Чайкю ты нальешь?

Ох, уж этот чаёк!

– Век живи и век учись! – часто говаривала мама.

– А дураком помрешь, – вставлял отец.

Заваривать, настаивать и прихлёбывать чай по восточным меркам учил меня тесть, которого я уже упоминал, как несостоявшегося косаря. Несколько раз он приезжал к нам в Подмосковье. Атаула, сын Мехти, при всех его достоинствах, к тому же, был рассказчик и чаёвник славный! Чай тесть привозил с собой из Душанбе, где в последние свои годы он проживал. Теперь понимаю, то был настоящий чай. Полюбил и я сей напиток. И вот однажды летом, приехал я к родителям в отпуск и привез с собой нескол-ь ко пачек цейлонского чая, ещё того, тоже настоящего и предложил в первый же день своего приезда испить хорошего чайкю, как говорят у нас на Родине. Открыл заварной чайник, а там – плесень! Старой заварки было больше половина чайника, но плесень лежала толстой коркой з-е леного ядовитого цвета. Я собрался ополоснуть чайник…

– Да ты что, Паша! – решительно остановила меня мать. – Там жа, глянь, скольки ещё чая!?

– Какой же это чай? Это отрава!

– Отрава! – мать всплеснула руками. – Какая отрава? Я сама заваривала! Отрава! Ха! Мы пьем его и не травимся, а он – отрава!

– Да когда ты его заваривала?

– Ну, когда? … Надысь я его и заварила!

– Мам, у тебя надысь, это и два, и четыре, и восемь дней назад. Всё – надысь!

– Ну, восемь! Ты что? Дня три! Может и… Да что ты пристал ко мне?!

– Мам, ты знаешь, как говорят китайцы? Вчерашний чай – отрава!

– О-о, Паша, да китайцы – они где? Они – вон там, а мы тут! – И отец выказал сомнение по поводу моей учености в области чая. – Мы его пьем, и ничего!

– А вот тибетские мудрецы считают, что глоток просроченного чая – надышнего, по вашему говоря – подобен укусу кобры…

– Кого-кого?

– Кобры! Змея такая есть ядовитая.

– Хм, кобры! – хмыкнула мать. – Мы пьём и ничего! Ходим нормальные, неукушенные. Да, отец?

– Не укушенные! – радостно подтверждает отец.

– До поры до времени, мам! В организме может произойти такое накопление, что и… ага! Коньки можно откинуть! – сгущаю я краски.

– Какие коньки? Да ну тебя! Иди и сполосни! Накопление! Как скажет тоже! Накопление!

В результате такой агитации стали отец с матерью пить настоящий, «неотравленный» чай. А спустя год, может два, в очередной свой приезд хотел я налить родителям вчерашний чай. Кипяток разбавить…

– Нет-нет! Почему вчерашний?! – категорически воспротивилась мать. – Ты чего это? Ядом змеиным нас хочешь отравить что ли? Родных своих отца и матерь?

Я опешил, но вспомнил, что про яд я им рассказывал, а мама стала активно развивать тему о покушении сына на жизнь своих родителей.

– Ты знаешь, что в Китае несколько человек вот так отравились? Вчерашним чаем? Сын, говорят, им родной подлил вчерашнего чайкю!

– И я слыхал! – с какой-то подковыристой улыбкой подтвердил отец.

– Насмерть отравились?

– А как жа ты думал? Насмерть! И отец, и мать!

– И отец, и матерь!

– Да вы что?..

Царство им Небесное – и отцу, и матери, но люди они были далеко не скучные! Мама была удивительной сочинительницей, каких поискать! Она не то чтобы искажала факты, но обволакивала их в такие формы на ходу, что просто поражала своим воображением! Ну, например! За этим же столом, за чашками, уж и не помню какого чая, «отравленного или неотравленного», мама рассказывала: