Ион - [38]

Теперь все зависело только от нее. Так, по крайней мере, он считал. У сына Гланеташу другие заботы в голове, где уж ему помышлять об Ане. На что мог рассчитывать Ион после истории с Василе Бачу, после проборки в церкви, после драки с Симионом Лунгу? Ни на что. Доказательством тому самый факт, что он и не показывается больше у Аны. На гуляньях с ней уже не танцует. В селе поговаривают, что в мясоед он женится на Флорике… Значит, с этой стороны для Джеордже путь свободен… Только бы Ана поддалась… Но Ана сторонилась его, глаза у нее были вечно красные, оттого что она втихомолку плакала. Это значило, что в ее сердце любовь к Иону не ослабла.

Думал-думал Джеордже и так и сяк. Посоветовался с матерью, сухой, востроносой женщиной с маленькими, глубоко запавшими глазами, во всех незадачах видевшей ворожбу и колдовство. Она научила его сходить к знахарю в Мэгуру, чтобы тот приворожил к нему Ану. Джеордже побывал у знахаря, тот приворожил… Попусту. Тут его взяла досада. Непреклонность девушки была особенно оскорбительна для его гордости. Он считал себя первым парнем на селе и страдал, когда этого не признавали. Отсюда и шли его постоянные стычки с Ионом, который везде опережал его, и чуть не все парни смотрели на него как на своего атамана. Втайне он и сам чувствовал, что сын Гланеташу чем-то превосходит его во мнении людей. Однако он никому не признавался в этом и сердился, когда это говорили другие. А чем, собственно, взял против него Ион? Грамоту и он знает, он даже подписался на «Народный листок». И неглуп, и силен, хоть и не драчлив. Правда, характер у него мягкий, но, когда разозлится, способен и на убийство. Ион шустрее, подбористее, хитрее — это верно, зато сам он более степенный, уравновешенный, как человек, которому есть что терять. Тома Булбук самый богатый в Припасе крестьянин, даже зажиточнее попа Белчуга, а у него он единственный сын. Насчет усердия, трудолюбия и бережливости с ним никто не сравняется. На свои трудовые деньги он прошлую зиму купил у Думитру Моаркэша последний клочок земли…

Василе Бачу всегда радушно принимал его, усаживал, потчевал ракией, приговаривая: «Дочка подсластила». Джеордже улыбался и краешком глаза взглядывал на Ану, а та все хлопотала у печки и едва отвечала ему. Сперва он думал, что вся ее дичливость — это только обычное девичье притворство перед парнями, особенно когда они на глазах у родителей. Вскоре он вынужден был признать, что Ана по-прежнему равнодушна к нему и по-прежнему вздыхает по Иону. Тогда он ушел, мысленно кляня ее и решив махнуть на это дело рукой. Но сам не переставал думать о ней и на другой же вечер поспешил к Василе Бачу и опять изводился, видя, как она вздыхает и роняет слезы по другому. Его упорство росло день ото дня. Он чувствовал себя оскорбленным ее холодностью и уже по-настоящему полюбил ее. И если прежде он хотел жениться на ней лишь потому, что она была дочерью Бачу и что родители давно прочили их друг за друга, теперь он страстно желал ее и она казалась ему чудо-красавицей. Он никому не смел открыться, что его мучит. Ему было бы стыдно, если бы кто-нибудь узнал, что он не способен завоевать ответной любви. Это бы унизило его во мнении людей, а тем самым возвысило бы Иона. Он даже ругал себя, зачем послушался мать, зря таскался к знахарю. Ему бы на руку было, если бы Василе Бачу заметил, что происходит в душе Аны. Но старик не мог ничего заподозрить. Он знал одно — что дочь должна выйти замуж за Джеордже, потому что ему так заблагорассудилось. Чем приветливее он принимал Джеордже, тем легче, по его расчету, все должно было устроиться. Джеордже терзался душой, оттого что по селу теперь только и разговору, что он постоянно бывает у Аны, а ему все вечера приходится выслушивать разглагольствования Василе Бачу о войне в Боснии, где он будто бы совершил столько геройств, что его даже облобызал сам император. Ему было бы в тысячу раз отраднее, если бы он мог сговориться с девушкой и встречаться с ней тайком, это было бы доказательством любви. Но Ана вздыхала каждый раз, когда отец начинал клясться, что зимой справит свадьбу, «пускай даже этот охальник Гланеташу лопнет от злости».

Ана с того дня, когда она увидела, как Ион обнимался с Флорикой, и особенно после того, когда до нее дошли слухи о его сватовстве, жила в постоянных муках, тем горших, что ей приходилось таить их в себе. Она была молчаливым и забитым существом, точно в жизни ей были суждены одни страданья. Она росла одинокой, не знала родительской любви и ласки. Матери она лишилась рано и только как сквозь сон помнила ее кроткие ласки, которых после уже не выпало ей. Отец любил ее, но своенравной любовью. Добрых слов она от него мало слышала, зато побоев вытерпела множество, когда за дело, а чаще ни за что ни про что. Подругами она не сумела обзавестись. Ее душа искала любви робкой и глубокой. Шалости удручали ее. Даже когда она веселилась, ее веселость была отуманена какой-то грустью… В Ионе Гланеташу она впоследствии открыла все то, к чему стремилась сердцем. Несколько месяцев тому назад, когда они впервые довольно долго проговорили вдвоем, она почувствовала к нему влечение. С тех пор она твердила себе, что умрет без него. Это был единственный человек, чьи речи дышали той самой лаской, по которой тосковала ее душа. Она не признавалась, но и не скрывала от отца захватившей ее любви, с которой вовек не могла бы расстаться. Его брань и угрозы, возвращение Джеордже ничуть не пугали ее и не поколебали ее твердости. Мысленно она постоянно выискивала предлоги, как бы встретиться с Ионом, расспросить его, упасть перед ним на колени, умолить, чтобы он не избегал ее. Его поведение ставило ее в тупик, потому что она знала его упорство и доброту. И оттого, что он чуждался ее и не показывался, у нее разрывалось сердце. Иногда она говорила себе, что, может, он нарочно избегает ее, может, и не любит больше… Тогда она сразу теряла надежду, и ею завладевала мысль о смерти. Особенно после той встречи с Ионом на старой дороге, когда он ничего не нашел сказать и не обнял ее, хотя они были совсем одни, мрачные мысли стали все чаще одолевать ее. По четвергам в Армадии бывал базар, и она обычно носила туда птицу, яйца, брынзу, молочные припасы; на заре, идя тропинкой вдоль Сомеша, за Жидовицей, она всякий раз останавливалась у плотины и подолгу смотрела на кипевшую водную пучину, словно манившую ее. Чего ждать от жизни, если любимый бросил ее? Волны клубились, метались с ревущим клокотом, их шум оглушал ее, гася и ее скорби и упования. Она пошатывалась на ногах. Чувствовала, что стоит лишь наклониться, и она соскользнет в пасть смерти, где в одно мгновение кончатся ее страдания…