Ион - [25]

— А что ж, барышня, нравится… Да и почему бы она мне не нравилась?

Лаура хотела сказать, что Ана дурнее, чем Флорика, но раздумала и промолчала.

— Он дело говорит, — добавил Херделя. — Ана очень хорошая девушка…

— Жалко только, что у нее отец дрянной человек, — заметила его жена.

— Оно верно, госпожа, — сказал Ион. — А что мне ее отец… Разве я на нем женюсь?

По улице во всю прыть промчалась красивая коляска.

— Интересно, кто бы это? — мечтательно прошептала Гиги.

Все замолчали. На Поповом протоке, через дорогу, квакали лягушки. Посреди улицы, растянувшись, лежала собака. На селе свирель завела веселую песню, такую веселую, что даже лунный свет, казалось, затрепетал от радости… Ион вдруг протяжно вздохнул и, любовно оглядывая уснувшие земли, проговорил, точно обращался к собственному сердцу:

— Что поделаешь?.. Я должен жениться на Ане!.. Должен!..

Глава III ЛЮБОВЬ

1

Белчуг овдовел в первый год священства. Он очень любил жену, и эта утрата очерствила его душу. Он был болезненный и такой тощий, что при виде его всяк думал: и как только он жив? Когда он пролежал несколько месяцев в больнице в Клуже, где ему удалили почку, все решили, что он долго не протянет. И, несмотря ни на что, худой, желтый, заморенный, питавшийся только яйцами и молоком, он все-таки жил и ожесточался, точно задался целью сперва похоронить все село. Долгое вдовство и суровость снискали ему общее уважение, он слыл за святого. К нему приезжали из дальних мест послушать, как он читает молитвы, или исповедоваться. Крестьяне почитали его преимущественно за то, что никакого волокитства за ним не замечалось за все время, как умерла попадья. Другие попы, и старее его, заводили молоденьких любовниц, чтобы усладить себе вдовство.

Белчугу приготовляла еду и убирала в доме бабка Родовика, настолько известная своей набожностью, что ей было доверено месить просфорное тесто; кроме нее, были два работника, те смотрели за скотиной и двором.

Священник был еще и своенравен. Малейшее прекословие сердило и даже мучило его. По целым дням, а иногда и неделям он изводился из-за какого-нибудь слова или неприветливого взгляда. Если кто хотел от него добра, то должен был просить худа.

Теперь он не знал покоя из-за Херделей и Иона. Злился то на жену учителя, то на сына Гланеташу. Если бы семья Хердели не заступалась за Иона, он бы со временем успокоился. Драки между парнями обычно входят в программу почти всех воскресных и праздничных дней. А так он усматривал в этом происшествии вызов. И счел должным защититься. Ему было досадно, что учитель после недавней размолвки и виду не подает, что сердится. Это и его принуждало скрывать злость. Все же он решил наказать Иона, утешаясь тем, что часть кары, хотя бы косвенным образом, падет на учителя…

В среду вечером, когда парни, по обыкновению, сошлись у корчмы поговорить, Ион и Джеордже помирились и даже подали друг другу руки. Стоит ли порядочным людям обижаться из-за пустячной драки. На другой день Тома, по настоянию Джеордже, опять отправился к Белчугу уломать его, чтобы он простил сына Гланеташу.

Это было уж слишком. До сих пор он все еще колебался, потому что никого поименно не распекал в церкви. С амвона он всегда говорил, поучал, грозил или корил только вообще. Но миротворство Томы заставило его окончательно решиться.

Итак, в следующее воскресенье, читая проповедь, как и всегда, облокотясь на подсвечник, он наставлял прихожан приносить пожертвования на новую церковь, постройка которой скоро должна начаться, а после стал говорить о тех, кто сеет вражду меж сельчанами, поддавшись диаволову искушению и наущению. Затем, чуть помедлив, назвал подобным смутьяном сына Гланеташу. Все, как по команде, обернулись к Иону, тот побелел, потупил глаза в землю, дрожа от стыда, чувствуя на себе пронизывающие взгляды, не смея даже шевельнуться. Поп стал говорить еще резче, назвал его виновником всех зол в селе, упомянул про драку у Аврума и про другие, более давние, и, воздев глаза к деревянному потолку, грозил ему гневом господним ныне и за гробом.

Попреки священника хлестали Иона точно жгучим бичом. Только подлецов так ославляют при всем народе. А чем же он подлец? Что не дал себя в обиду, что хочет быть ровней со всеми? Лицо у него горело, и душа горела от стыда и горечи… Улучив момент, когда поп кончил проповедь, он вышел из церкви и стремглав пустился домой, там из-за чего-то сцепился с отцом, потом, обозленный, пошел в Жидовицу в корчму Зимэлы. Он пил весь день. Раз уж поп выставил его перед всеми негодным, так он и будет негодным. В корчме он изливал свою обиду окрестным мужикам, которые по воскресеньям стекались в Жидовицу — единственное еврейское село во всей местности, расположенное на самом перепутье, — здесь был и спиртовой завод, и корчмы чуть не в каждом доме. Под вечер, когда ракия уже притупила его сознание, он стал хвастать, что не отступится, пока не возьмет замуж Ану, лишь бы доказать попу, что, по совести говоря, никто ему не указ. Под конец он повздорил с каким-то парнем из Парвы, тот был трезвым и отколошматил Иона.

На другой день, опомнившись от хмеля и обиды, он пожалел, что потратил деньги в Жидовице и жаловался чужим людям. Он признался себе, что и поделом ему попало от попа, он действительно виноват. Чего он, по сути, хочет? Жениться на девушке, которую вовсе не любит, как бы там ни притворялся, и только потому, что она богата… Он вспомнил о Флорике. Какая славная девушка. И красивая… А как он любил ее, пока не запала ему мысль жениться на Ане!.. Вдова Максима Опри за милую душу отдала бы за него Флорику, были бы они всем довольны, имели бы детей, работали оба, и, может быть, так он и наживет больше, чем при другой-то жене…