Ион - [13]

Все развязалось только под полночь. Музыканты, собравшись уходить, — они были дальние, из Лушки, а туда добрых два часа ходу, — поднялись и потребовали плату у Джеордже, который, казалось, только и ждал этой минуты, чтобы отомстить за себя. Он набросился на Бричага с кулаками:

— Это ты с меня, воронье, денег требуешь, а? Ты мне, что ль, играл?

— Да не ты ли меня подряжал? — озлился цыган, предчувствуя, что ему не видать денег.

— Пускай тебе платит тот, кому ты играл и у кого деньги есть, а я платить не стану!

— И ты не собирал денег с ребят?

— Не собирал! — заносчиво и насмешливо отрезал Джеордже, поднес к губам бутылку и отхлебнул.

Между тем Ион встал с места и подошел к столу Джеордже.

— Плати! — свистящим шепотом выговорил он.

— Я плати! Я-а-а? — вскричал тот, вскакивая, ободренный спокойствием Иона, которое он принял за слабость.

— Ты!

— Что, думаешь, я вам отымалка какая, да? — ревел Джеордже все смелее и грознее. — Еще кидается на меня! И кто!..

Он не успел договорить, как Ион, перегнувшись через стол, ударил его прямо по лицу обоими кулаками. В тот же миг и Джеордже ринулся на него, но Ион стукнул его второй раз, еще сильнее… Тут они сцепились. Джеордже ревел, как бык, и, ухватив Иона за ворот рубашки, крутил так, что у того надулись жилы, а лицо багровело все больше и больше. И несмотря на это, Ион наносил ему яростные удары то в лицо, то в живот, руки у него были все в крови, она ручьем лилась из носа у Джеордже, забрызгивая им обоим одежду.

В корчме все сгрудились вокруг них, крича:

— Не пускайте их! Держите!..

Но ни один не трогался с места, точно всем хотелось прежде увидеть, кто кого. И только Аврум, испугавшись, что ему перебьют бутылки и стаканы иль вышибут стекла, с неожиданной храбростью бросился на дерущихся: он не разнимал их, а всячески старался отпихнуть к наружной двери. Лампа зачадила еще пуще, грозя вот-вот погаснуть в этой кутерьме. Пожертвовав несколькими клоками своей рыжей бороды и с готовностью приняв на себя град побоев, Аврум благополучно вытолкал их на улицу. Вслед за драчунами наружу хлынули все, кто там был, и корчма вмиг опустела. Радуясь, что обошлось без убытка, корчмарь проворно запер дверь и заложил железным болтом на случай, если клиенты вздумают вернуться.

Когда парни кубарем выкатились на улицу, они расцепились. Ион ринулся к забору корчмы, выдернул оттуда кол, и прежде, чем кто-нибудь успел остановить его, полыхнул им Джеордже по спине, тот рухнул всем телом, протяжно простонав:

— Ой-ой! Убил, разбойник!

Рот, усы, борода, рубашка были у него все в крови, но сразил его последний удар. Он выругался, попробовал подняться из канавы, куда упал, и тотчас его скрутила такая боль, точно ему переломило хребет. Скорчась, лежал он в пыльном бурьяне, окруженный парнями, сбежавшимися на помощь. Женщины подняли крик, мужчины ругались, младенец Симиона Лунгу, напуганный нараставшим гвалтом, закатился плачем. Илие Ону надсаживался, силясь выдрать горбыль из забора на противоположной стороне, чтобы раскроить череп Иону, и при этом бешено вопил:

— Это же убийца, люди добрые, это же злодей!..

Ион был теперь удовлетворен и спокоен, ничто уже не заботило его. Он стоял, опершись на кол, в пастырской позе, победительно и грозно высматривая, отважится ли еще кто осердить его.

Илие, натрудившись над горбылем, умерил свой гнев; потом он вместе с другими парнями подняли Джеордже и понесли домой, наперерыв бранясь отборными словами. За ними следом шла толпа перепуганных баб и несколько мальчишек, все еще околачивавшихся на улице…

На небе показался ясный и холодный полумесяц, серебря дорогу и верхушки деревьев…

9

Остальные парни скучились вокруг Иона, с уважением глядя на него и отпуская шутливые замечания, которыми они хотели выказать ему свою приязнь и восхищение. Они не прочь были еще повеселиться, но цыгане улизнули во время драки, а к Авруму они тщетно стучали, дверь так и не отворилась. Постояли, поговорили перед корчмой, потом разошлись — одни по домам, другие по зазнобам… Ион забросил кол в сад к еврею и зашагал домой небрежной поступью, довольный, как будто справился с большим делом. Он прошел перед домом Василе Бачу, третьим от корчмы. Решив зайти к Ане, он остановился, хотя считал себя теперь отмщенным и поэтому более достойным. Но ему подумалось, что девушка, верно, не знает, какое геройство он сейчас совершил, а сказать ей самому не пристало. Пусть лучше узнает от других, так он ей желанней будет. Он долго смотрел на новый дом, укрытый в тени трех старых яблонь, на черные окна, похожие на дремлющие очи, широкий двор, заснувшие хлева, тесовые ворота на высоких вереях, и его охватила радость, точно все это было его собственным.

За калиткой Ана поджидала его с замиранием сердца. Она слышала, как поднялся шум у Аврума, и прошмыгнула во двор, подозревая, что это, верно, Ион с досады куролесит. У нее дрогнуло сердце, как бы не случилось с ним чего. Она и вышла бы на улицу, но боялась, вдруг скрипнет калитка и проснется отец, — он, как его привели с гулянья, так все храпел на приспе. После она видела, как пронесли Джеордже, и перекрестилась, успокоясь, что не Ион побит. Теперь она ждала его с волнением и гордостью, словно чувствуя, как в сердце растет своевольная любовь, любовь, которая решает судьбу людей. Ее бросало в дрожь, и вместе с тем это чувство озаряло сокровенные уголки души… После она услышала, как он подходит все ближе. Потом увидела, что он остановился. Хотела окликнуть, броситься к нему в объятья, крепкие и бережные, и все же не смогла пошевельнуться. Потом, когда он так и не тронулся с места, она испугалась, стиснула руки и любовно, умоляюще прошептала пересохшими губами так тихо, что и сама не услышала собственного голоса: