Ион - [129]

Ана все мешкала. Останавливалась, забывая, что ищет, и, опомнясь, опять начинала топтаться. Так она очутилась у закуты, где прежде держали телка, которого Ион после продал, чтобы уплатить адвокату. На столбе на деревянном гвозде висел новенький аркан, — им привязывали теленка, когда отлучали его на время дойки. Взяв его и расправив в руках, Ана заулыбалась, словно обрадовалась. Потом огляделась кругом. Накат тут был очень низким — рукой можно дотянуться, настлан он был на толстенных неотесанных бревнах. Она накинула конец веревки на крайнее бревно у двери, подле Середены, и завязала тройным узлом. Расширила петлю на другом конце и, отпустив ее, стала глядеть, как она раскачивается все тише и тише. Тут вдруг ей представился Аврум, и она с удивлением заметила, что удавленник уже не страшит ее, а даже будто улыбается как-то странно, словно манит.

— О, упаси господи, и я тоже… — прошептала Ана, повернулась и шагнула к двери, решив выйти из гнетущих потемок. В дверную щель пробивался желтый луч, в нем плясали мириады разноцветных пылинок. Снаружи слышались удары топора и громкое бранчливое чириканье воробьев. Она хотела шагнуть дальше и вдруг ясно увидела в полосе света Думитру с бритвой в руке, он вздрагивал, словно делал ей знаки… Испугавшись, она оглянулась назад. Веревка не колыхалась, она висела, точно оттянутая тяжестью. Подумав, почему она натянулась, Ана увидела в петле голову Аврума, он ухмылялся, и это озлобило ее.

Медленно, деловито она сняла с себя платок и положила на перекладину, отделявшую Середену от Недельки. Потом сердито шагнула под петлю, приходившуюся ей вровень с глазами. Она привстала на цыпочки, взялась за петлю обеими руками и продела в нее голову. Долго мучилась, прилаживая петлю на голой шее, придерживая одной рукой веревку, а другой петлю. Пока она стояла, вытянувшись, у нее заныли ноги, она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание… Тогда она закрыла глаза и попробовала отпустить веревку. Да и ноги уже обессилели, подгибались колени. Петля затягивалась все туже. Ей не больно было, только все казалось, что она неладно надела петлю, и она досадовала на себя, зачем поторопилась. Почувствовав щекотку в горле, открыла рот и глаза. Вдруг у нее промелькнуло в уме, что теперь она умрет. Она ужаснулась, хотела достать ногами до земли, убежать от смерти. Но тщетно перебирала ногами — никакой опоры не было. Тут она перепугалась, и жгучее удушье охватило ее. Язык разбух, заполнил весь рот, она высунула его… Потом по всему телу забегали мурашки. Она почувствовала страшную, одуряющую сладость, как будто долгожданный любовник в диком порыве сжал ее в объятьях… Она попробовала крикнуть, но только глухо прохрипела два раза… Она изнемогла и мягко повисла. Молнией пронеслись в голове ночная темь, печь, боль, сладость… Потом все спуталось. Выкатившиеся из орбит глаза уже ничего не видели… А язык высовывался все больше, вызывающе, насмешливо, как бы мстя за молчание, на которое она была обречена всю жизнь.

Середена, не слыша шорохов, повернула голову и недоуменно посмотрела. Шевельнула хвостом и задела подол Аны. Ана не шелохнулась. Тогда Середена запустила зеленоватый язык сперва в одну ноздрю, потом в другую и после со скучающим видом принялась размеренно жевать.

Долгое время спустя раздался злобный голос Зенобии:

— Ана!.. Ана!.. Ах, лихоманка тебя возьми, ленивая шкура, охальница!.. День-деньской только и треплется по улице, а ребенка на мою шею спихивает, оглохнешь тут от его реву… Ана!.. Будь и ты проклята, и тот, кто тебя навязал мне в невестки! Чтоб ты издохла, бесстыжая…

— Да я вроде видал, она в хлев пошла, — буркнул Ион, не отрываясь от дела. — Поди заснула там!

Зенобия ринулась туда и распахнула дверь настежь. Веселый свет так и хлынул внутрь… Но в тот же миг Зенобия шарахнулась в ужасе и завопила благим матом:

— Караул!.. Спасите… Сюда!.. Ионикэ!.. Повесилась Ана!.. А, горе-то, батюшки!.. Повесилась!..

Глава XI ПРОКЛЯТИЕ

1

Когда Ион увидел Ану мертвой, его как будто молотом ударили в темя. Ошеломленный, стоял он перед удавленницей, зажав ладонью рот, и неотступная боль глыбой давила его мозг. Он припомнил теперь ее страшные слова в ночь свадьбы Джеордже и Флорики. Та особая жалость, порожденная страхом и удивлением, которую невольно испытывает всякий при виде мертвых, на миг потрясла и его. Но потом, когда он уже присмотрелся к жутко обезображенному лицу жены, им овладело недоумение, как он мог чуть не год спать в одной постели с ней, и он подумал, что правильно она сделала, покончив с собой… Немного погодя, по какому-то безотчетному чувству, он прикрикнул на Зенобию:

— Где ребенок, мать?.. Займись ребенком!.. Ступай к нему!..

Тревога за мальчика заслонила все и уже не оставляла его.

Василе Бачу пришел под вечер, когда Ана покоилась на столе, обмытая, убранная, со скрещенными на груди руками. Он долго смотрел на нее, проглотил подступивший к горлу ком, перебросился несколькими словами с Ионом, но оба не глядели друг другу в глаза. Зенобия с подробностями рассказала ему, как Ана пришла из села, положила ребенка на кровать, вышла наружу, что сама она не наткнулась бы на нее, кабы не заплакал мальчонок…