Ион - [131]

Грофшору изо дня в день твердил ему и клялся, что сам поедет в суд и без полного оправдания не вернется. А за три недели до дня суда, чтобы уж окончательно доказать ему свою любовь и уважение, он выпил с ним на брудершафт в пивной «Рахова», где было в сборе все почтенное общество Армадии, облобызал его и торжествующе воскликнул:

— Теперь ты мой брат, пьянчужка, и если ты еще посмеешь когда усомниться во мне и покажешься с такой плаксивой рожей, тебе не поздоровится, так и знай!

Жест этот был встречен всеобщими рукоплесканьями, а те, кто еще не был на «ты» с Херделей, последовали примеру адвоката, начиная с директора лицея и кончая писцом нотариуса.

В тот день Херделя чувствовал себя поистине счастливым, напился допьяна, так что супруга должна была потом прикладывать ему к голове мокрое полотенце и браниться всю ночь… Но наутро к нему возвратилась прежняя тоска, точно тень, которая покидает тебя, только пока ты в темноте. Он много размышлял об Ионе и его жалобе. Ион занимался своими делами и разбогател… Для Иона жалоба была легкой встряской, из которой выходишь невредимым и еще больше радуешься жизни. Что за беда, если он и отсидит месяц в каталажке?.. Может, он даже и доволен, что представляется случай отдохнуть?.. Тогда как для него самого эта жалоба была тяжким ударом, круто изменившим линию жизни. Такая малость, и так решает судьбу человека, так перевертывает всю жизнь! Маленький камешек опрокидывает огромный воз… Песчинка стронулась с места — рушится целая скала… И, видимо, всегда мелкие и незначительные вещи причиняют тягчайшие потрясения, как будто человек, гордый, уверенный в своих силах, всегда лишь игрушка или даже ничтожнее того в руках таинственного и грозного владыки…

Как раз за несколько дней до решения его участи к Херделе снова явился Ион, пришел сказать о смерти Аны и попросить как-нибудь устроить, чтобы ему дали отбыть наказание в судебной тюрьме Армадии, — не забираться же ему в такую даль, в Бистрицу…

— Сделаю, Ион, как не сделать! — с горечью сказал учитель, грызя ногти, чтобы справиться с раздражением. — Я и раньше немало делал для тебя, и видишь вот, до чего дошел, видишь: старый человек, а выброшен на улицу… Но, конечно, сделаю…

Ион посмотрел ему в глаза, всем своим видом выражая искреннее волнение, как будто слова Хердели затронули в его душе давно умолкшие струны.

— Негодяй я, крестный, — кротко проговорил он. — Злые мы и глупые, вот наша беда… Наказал меня бог, горше некуда. Согрешил я перед вами, сам понимаю… Но доброму бог помогает… Господь вас наградит за мой грех…

— Удивляюсь на себя, и как я поддался твоей дури, Ион? Надо было гнать тебя вон, не соглашаться, — пробормотал учитель, расчувствовавшись до слез.

— Так оно всегда, когда бог отнимает у человека разум, — заметил Ион другим тоном, пожестче, уже не без досады, что уступил минутной слабости, печалясь о чужих заботах. — А вы мне теперь просьбу насчет того напишите поскладнее, я вам заплачу, крестный…

Херделя составил ему надлежащее прошение. Разговор с человеком, из-за которого он и потерпел, заронил в его душу крупицу надежды. Он повторял про себя: «Доброму бог помогает», — и находил в этом некое утешение. Но и совесть грызла его, что он, по своей суетности и глупости, не раз подсмеивался над святыми. С этой поры ежевечерне, погасив лампу и улегшись в постель, он молитвенно складывал на груди руки и жарко молил бога простить ему заблуждения и, как прежде, вывести его и на сей раз из тупика, в который он попал по своей вине.

Грофшору намеревался поехать один в Тыргу-Муреш на разбор апелляции. Херделя должен был оставаться дома, в канцелярии, его явка была необязательна, и он бы только зря истратил много денег. Дорожные сборы были хлопотливыми, хотя если выехать из Армадии в полдень, то к вечеру уже можно было добраться до места. Г-жа Грофшору — миловидная, пухлая, домовитая — набила снедью полный баульчик, чтобы муж не голодал в поезде. Много помогла ей г-жа Херделя, с которой они успели близко сдружиться. Ей и принадлежала мысль насчет провизии и была сочтена превосходной… При отъезде присутствовали обе семьи, в том числе и пятеро детей адвоката. Было пролито много слез, только сам Грофшору проявил твердость духа и велел Херделе быть абсолютно спокойным, уповать на него и на бога.

Жена адвоката, г-жа Херделя и Гиги сговорились говеть весь день суда… Вечером Хердели засиделись допоздна, восхваляли семейство Грофшору, — что за сердечные, редкостные люди, — тщательно взвешивали все шансы. Когда они улеглись, в темноте явственно слышался шепот: все трое от души молили всемогущего благословить грядущий день и обратить его во благо невинно оклеветанных… В это же время г-жа Грофшору шептала «Отче наш», прося за бедного христианина, а перед тем заставила всех пятерых детей стать на колени и прочесть молитву «за дедушку Херделю».

Не зная о намерении женской половины, учитель тоже решил поститься весь этот тягчайший в его жизни день. Он проснулся ни свет ни заря и больше уже не мог заснуть от тревоги и волнения. Чтобы убить время, он хотел запалить трубку, но вовремя спохватился, — нельзя оскверняться «чертовым ладаном», когда посвящаешь день богу. Он промаялся в постели, томимый дурными предчувствиями. Спозаранку ушел в канцелярию, но и там не обрел покоя. В обед он даже не ходил домой, чем рассердил г-жу Херделю, которая, по обыкновению, ждала его.