Ион - [125]

С самого начала свадебного торжества Ана почувствовала, что Иону желанна Флорика. Прежде она бы исстрадалась от горя, теперь только жгучий стыд терзал ее душу, ей казалось, что все гости видят, как она опозорена… И постепенно это чувство перешло в тошноту, не дававшую ей дышать. Ей представлялось, что все окружающее вместе с ней самой окунается в какие-то мутные, ослизлые воды и по ним плывет все только скверность, словно какое-то ядовитое чудище. Она закрывала глаза и неотступно видела перед собой все те же воды, а чья-то тяжелая рука так и толкала ее туда, как к последнему приюту, где исчезают все следы и печали.

Когда на заре она шла домой, чувствуя свинцовую тяжесть в ногах, и новые сапоги ее плакуче поскрипывали по снегу, схваченному морозцем, смертельный холод леденил ей душу. Ион шел крупным шагом, задрав голову, и пыхал ноздрями, как распалившийся бык, шапка на нем была лихо заломлена, напоминая черный петушиный гребень. Он шел так, будто и не знался с ней, даже ни разу не взглянул на нее… Горечь душила Ану. Она и сама удивилась, услышав свой голос, когда у нее вдруг невольно вырвалось:

— Я покончу с собой, Ион!

Муж и не посмотрел на нее. Но сразу обозлился, словно его пробудили от сладкого сна.

— И кончай, черт с тобой, авось избавлюсь от тебя! — бросил он безразличным тоном, выпуская изо рта и ноздрей белые струйки пара, точно раздразненный дракон.

Ану бросило в дрожь. Она остановилась на миг перевести дух. Земля кружилась и качалась, как будто проваливалась. И опять мутная тошнотная вода залила все вокруг, грозя подхватить ее и бросить в бездонный омут. Она протянула руки, ища спасительной опоры, боясь потонуть. Хотела позвать на помощь и в отчаянии прошептала:

— Покончу с собой… — И не узнала своего голоса.

3

«Я мог бы выиграть дело, ничего не стоило засадить ее в тюрьму… Но что ж я буду ставить себя на одну доску с бабой? Хватит и того, что я нагнал на нее страху, умнее будет», — размышлял священник Белчуг после суда с г-жой Херделей, ловя себя на том, что поражение нисколько не озлобило его.

Вообще, с тех пор как Хердели переехали в Армадию, гнев его поулегся, уступив место непонятной вялости. Раньше все беды учителя представлялись ему вполне заслуженными, и он даже гордился, что поспособствовал их стечению и довершил удар актом, равным отлучению от церкви, отказавшись зайти с крестом в дом, где замышлялись козни против слуги господнего. Однако теперь он начинал сознавать, что все нелады между ними проистекали от мелочной, если не ребяческой, суетности, и уже подумывал, что наказание за содеянные ими грехи было, пожалуй, слишком суровым. «Возможно, я был чересчур строг, но их следовало проучить», — утешал он себя в долгие зимние ночи, ворочаясь без сна на постели.

Ему вспоминалось, какие приятные вечера он проводил вместе с ними еще несколько лет тому назад. Бывало, приходил Херделя, они играли в дурака, а то и просто просиживали допоздна за разговорами, совсем как родные. Или сам он захаживал к Херделям, и они все играли в лото на орехи, попивая чай, сдобренный ромом. Когда он вернулся из Клужа после операции и ему надо было питаться получше, г-жа Херделя каждый день присылала ему с Гиги, тогда еще девчушкой, куриный бульон и еще что-нибудь вкусное…

Эти отрадные воспоминания были омрачены не происками Херделей, а новым учителем, которого Белчуг вскорости мысленно прозвал «коварным и вероломным сыном честного крестьянина»… Он всего несколько раз беседовал с ним, но уже успел подвести его под рубрику. Юноша говорил с ним с улыбкой, как будто снисходил до него… С Херделей у Белчуга был уговор, чтобы все уроки закона божия выпадали на один день, на послеобеденные часы, а если он бывал занят, то кто-нибудь из старших учеников читал вслух катехизис и следил за порядком в классе. А тут в первую же среду, придя после обеда в школу, Белчуг увидел за столом Зэгряну и перед ним часы, причем тот встретил его словами: «Намного изволили опоздать, батюшка». Потом Зэгряну все время стоял у него за спиной, точно контролировал, как он ведет урок. Белчуг рассердился, позеленел, его даже в пот бросило, так и хотелось взять Зэгряну за шиворот и выставить за дверь, но он сдержался и, только когда уходил, не подал ему руки. Спустя несколько недель у Белчуга состоялась встреча с архитектором новой церкви, и он совершенно забыл, что у него урок. Под вечер к нему домой пожаловал Зэгряну и вежливо попросил его не пропускать уроков… Когда впоследствии Белчуг прослышал, что этот пришелец во что бы то ни стало хочет приучить детей говорить только по-венгерски, да еще облагает непосильными штрафами родителей, которые не могут посылать детей в школу, он стал сожалеть о Херделе.

Однако и Зэгряну и Херделя занимали его мысли, только когда он томился скукой, а так он переживал счастливые времена. На Большой улице, в самом живописном месте, неподалеку от его дома, высилась новая церковь, весной должны были возобновиться работы, и его мечта исполнится. Пока что происходили частые встречи, споры и даже ссоры с архитектором, — то был упрямец с длинной густой бородой, мнивший, что ему лучше знать, как отделать иконостас и внутреннюю часть храма.