Иоган Гутенберг - [39]

Только в монастырской гостинице была еще жизнь.

Недалеко от входа в гостиницу разведен костер. В небольшом углуб лении в земле легли тяжелые узловатые коряги, поверх которых с треском пылают сучья. Пламя облизывает сучья, вспыхивает на хвое, и красные уголья сыплются вниз в сплетение кряжей. Временами от легких порывов ветра пламя и дым бросаются в сторону и стелются по земле.

Человек, лежащий у костра, часто подбрасывает хворост: в эти минуты костер ярко освещает его большую жилистую руку, весь он в тени. Их двое у костра – поддерживающий костер, который все время что-то бормочет под нос и второй – тот, что лежит в стороне и молчит.

– Гори, гори веселей, шепчет человек, – не хочешь, тебе мало жратвы? Ничего, потерпи, будут большие пожары. Мы дадим тебе много хорошего дерева, отведаешь благородной человечины, если бы ты мог съесть камни, мы набросали бы тебе груды от замков и стен. Гори, гори – будешь служить народу!

– Что ты шепчешь, приятель? – спросил молчаливый.

– Обмозговываю важное дело. У твоего хозяина – купца в кошеле много денег?

– А тебе зачем знать?

Разговор прервался.

Помолчав, купеческий слуга добавил: – хозяин всю дорогу толковал о каких-то новых книгах!

– Книги и бумаги – козни господ против нас, – в них записывают недоимки и штрафы, мы спалим эти книги, когда придет наш час.

Тьма густела, от леса полз туман, сырость окутывала людей, забиралась под одежду, липла к телу.

Хранитель огня подвинулся ближе к пламени и на мгновенье оно осветило его лицо с густой черной бородой, кустами темных бровей и длинным кривым носом. От игры света и тени черты его лица казались крупнее и резче, глаза таились в глубоких черных провалах. Укладываясь поудобнее, он повернул голову и его собеседник вздрогнул: у этого человека не было уха.

Безухий заговорил снова:

– Огонь прожорлив, как крестьянский желудок. Сегодня я его владыка и хозяин, хочу накормлю или заставлю подохнуть с голоду. Ворчишь, – не нравится? Ну ладно, на еще – и он подбросил несколько сучьев.

В полутьме у костра возникла худая фигура монаха, он подошел так неслышно, словно внезапно сгустился туман.

– Хищные птицы слетаются на огонь – проворчал одноухий.

– Кайтесь! – воскликнул монах. – Кайтесь, ибо исполнились сроки и близок час суда!..

Молчание.

Скоро развернется твердь и бог призовет всех на решение свое, где не будет ни эллина, ни иудея. Кайтесь, смиритесь и ждите – я вещаю об этом вам!

– Смиряться? Ну, нет. Слушай, черная птица. Я тоже силен в богословии. Христос пролил кровь свою за всех нас и искупил всех равно от знатного до пастуха. Так кто же поработил нас крепостных? Будет суд, но здесь на земле и скорее чем ты думаешь.

– Гордыня говорит твоими устами, брат! Взгляни на меня, я был знатен, а ныне на мне власяница и тело покрыл язвами мой бич.

– Хочешь я покажу тебе рубцы, которыми изукрасили меня слуги всемилостивейшего графа моего. Взгляни еще на это, – он протянул к огню свою левую руку – где пальцы на руке, а ухо где? Я не один, нас тысячи, тьмы. Мы придем к знатным и богатым и к вам, служителям их, и потребуем все, что было отнято у вас, отцов и дедов наших.

Вскочил коренастый, растрепанный, страшный, потрясая бесформенным обрубком руки.

Ярко пылал костер, разбрасывая искры. Крестьянин быстро зашагал в бездорожье.

Брат Григорий исчез так же как появился – растаял сгустившийся туман и нет ничего. Остался лежать у костра только купеческий слуга, который вскоре переполз на место, крестьянина и начал подбрасывать хворост. Огонь жил бурно и скоропреходяще, рождались яркие обольстительные цветы и увядали мгновенно, сменяясь другими еще более прихотливыми и влекущими.

В это время два монаха вышли из ворот монастыря и разговаривая направились к гостинице. Это были – старик, ведавший монастырской гостиницей и брат Мартин, посланец аббата, сегодня вернувшийся из далекого путешествия. Они говорили громко, в этот час не опасаясь нескромных ушей.

– Я долго был в отлучке брат и отстал от монастырских дел. Сегодняшнее собрание капитула поразило меня, как удар грома. Чудны дела обители нашей. Расскажи мне брат, что слышно у вас?

Старик очевидно был глуховат, т. к. голос его звучал пронзительно.

– Новый святой объявился у нас соизволением господина аббата.

– Знаю, но почему соизволением аббата? – спросил Мартин.

– Старая лиса – аббат хочет возвеличить свой монастырь и отличиться перед епископом и папой. Да и к тому же надо поправить и денежные дела, паломников становится все меньше и меньше. Что же ему делать? Он выдумывает нового святого. Подожди, скоро его канонизируют,[67] будут чудеса и пойдут толпы больных, калек и просто праздношатающихся. Почему выбор пал на Григория? Во-первых, он сумасшедший и во-вторых, болен и проживет недолго. Умер и мощи готовы!

Интонации старика были злобны и едки.

– Откуда ты все это знаешь, брат?

– Болтливая баба-Эвзебий – рассказал мне все. Смотри молчи об этом, а то знаешь у аббата длинные руки.

– Сам-то говори тише, глухарь!

Брат Мартин беспокойно оглядывался, ему показалось, что в тумане мелькнула фигура человека. Вгляделся пристальнее и решил, что ошибся.