Иоанн Кронштадтский - [22]

С 1848 года протоиерей Константин был переведен на новое место службы — ключарем Андреевского собора в Кронштадте. К этому времени в семье Несвицких было уже восемь детей. В 1855 году семью постигает большое горе — внезапно умирает супруга отца Константина — Анна Петровна[56]. Здоровье отца Константина, подорванное тяжелой утратой, резко ухудшается. Все заботы о детях падают на Елизавету Константиновну, которая старалась по мере сил заменить своей сестринской любовью и неусыпной заботой мать, вспоминая ее уроки воспитания.

Вскоре Иван сделал предложение Елизавете. По окончании учебы они обвенчались. Таким образом, путь во священники был открыт. 10 декабря 1855 года в Александро-Невской лавре епископом Винницким Макарием (Булгаковым) Иван Сергиев был рукоположен во дьякона, спустя два дня в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга епископом Ревельским Христофором (Эммаусским) — во иерея к кронштадтскому Андреевскому собору.

На основании известных и доступных нам сегодня источников мы можем утвердительно предполагать, что брак Ивана Сергиева и Елизаветы Несвицкой был браком по договору (по расчету). Это ни на кого из них никак не бросает тени осуждения — любовь и в прошлом, и в настоящем приходит не к каждому… а жить-то надо!

Для середины XIX столетия такой брак в священнической среде был обычным явлением, он помогал сохранять наследный порядок передачи замещения приходских должностей. Да, это имело негативное последствие — способствовало сохранению замкнутости духовного сословия, его обособлению от прочих сословий. Но православное духовенство упорно и настойчиво стремилось готовить своих сыновей себе в преемники, чтобы затем, при наличии добрых взаимоотношений с приходом, заранее добиться согласия на их избрание на должность причетника. Немаловажно, что это повышало и доход семьи, так как новые члены причта получали свою долю за совершение треб. Своевременно обеспечив сына должностью причетника и взяв его образование в свои руки, священник избавлял его от ненавистной семинарии. В возрасте 25 лет причетник становился нередко уже дьяконом. А в 30 лет, при благоприятных обстоятельствах, — вторым священником.

Сошлемся на мнение известного церковного историка П. Знаменского, писавшего: «Без преувеличения можно сказать, что из всех лиц белого духовенства, поступивших на должности за последние 20–25 лет, едва ли найдется 1/20 таких, которые поступили бы на совершенно свободные места, т. е. без всяких обязательств семейству предшественника или без взятия замуж девицы, за которой было предоставлено место»[57].

Если же у священника были дочери, то он мог взять себе в помощники или уступить свое место зятю, то есть молодому священнику, женившемуся на его дочери. В таких случаях обращались с соответствующим прошением в епархиальное управление. Место, как правило, оставляли за дочерью, и оно играло роль «приданого». Все заинтересованные стороны: семья — обладатель места, претендент — жених, и епархиальная власть в лице архиерея — относились к заключению брака очень серьезно. Ясно, что о любви между молодыми людьми, вступающими в брак, речь не шла — всё было поставлено на деловую основу.

Намеревающийся жениться юноша обязан был обратиться за позволением к архиерею. В случае положительного решения выдавалось специальное свидетельство — билет на вступление в брак. Только после этого формальности считались улаженными и начиналась подготовка к свадьбе.

Но если в священнической среде такого рода отношения не осуждались и рассматривались как вполне допустимые и корректные, то в обществе можно было встретить и совсем иные точки зрения. К примеру, писатель В. В. Розанов воспринимал такой брак как «гнуснейший и открытый торг о приданом». В одной из своих работ он писал: «Священник будущий берет за невестою, смотря по тому, кончил ли он курс в семинарии или в духовной академии, от одной до пяти тысяч рублей и тщательно выговоренное вещественное приданое, платья шерстяные и шелковые, посуду чайную и столовую, серебряные ложки чайные и столовые (обеденные), мебель и проч.»[58].

Итак, венчание и рукоположение во священники вводили Иоанна Сергиева во второе сословие в государстве Российском — православное духовенство. Это была самая многочисленная и игравшая в жизни народа важную роль группа. Священники помимо собственно религиозных выполняли и важные государственные функции: вели метрические книги и выдавали метрические свидетельства; оглашали официальные документы; «предупреждали» и «пресекали» возможные волнения и заговоры, «предостерегая прихожан своих противу ложных и вредных разглашений, утверждать в благонравии и повиновении господам своим». Закон требовал от духовника, еще с петровских времен, нарушать тайну исповеди и открывать властям, кто замышляет преступные действия, направленные против государства и особенно против монарха.

Выгоды пребывания в духовном сословии, помноженные на инерцию сознания, привели к обособленности православного духовенства. Если в Европе в XIX веке в католическом и протестантском мире только 20–30 процентов духовных лиц происходили из духовного сословия, то в России — почти все 100. Священно- и церковнослужительские должности превратились в своего рода наследственные профессии. Таким образом, там, где особенно нужно было призвание, существовало нечто в виде полудобровольной рекрутчины, в силу чего ряды молодых пастырей пополнялись людьми случайными, смотрящими на священный сан лишь как на доходное место. Естественно, это не служило укреплению авторитета духовенства.