Инженю, или В тихом омуте - [14]

Ей не стоило объяснять Вике, что она скорее всего и вправду не подумала, когда почему-то решила, что должна остаться. Просто не просчитала — потому что она не умеет просчитывать. Это и вправду было ужасно, то, что произошло, — и она и вправду видела такое впервые. И это было неправильно, так не должно было быть — в этом была одна из причин того, что она осталась. И еще реклама — ей всегда хотелось по-настоящему привлечь к себе внимание, покрасоваться на телеэкране и в прессе. Вот это, может, Вика поняла бы — хотя вряд ли, ей такое было чуждо.

А вот говорить, что ей понравился тот, кто сидел за рулем, и она видела, что и она ему нравится, и ждала, что он позовет ее куда-нибудь, — это было лишним. Равно как и только что появившееся, чуть не выпаленное впопыхах оправдание — что она осталась, потому что решила, что таким образом может заработать денег. Потому что тот, кого она увидела, может ей заплатить, чтобы она молчала, почему нет?

В общем, она просто пожала плечами. Напоминая, что глупа и наивна — Бог не мог, помимо лица и тела, дать ей еще и ум. Это было бы несправедливо по отношению к той же Вике например. И потому ее надо воспринимать такой, какая она есть, — и не требовать от нее невозможного. Умных ходов, расчетливости, трезвой оценки собственных поступков и так далее.

— Знаешь, если это опасно… — Вика, кажется, и вправду испугалась — не надо было давать ей оставаться одной на кухне и предоставлять таким образом время для раздумий. — Знаешь, я завтра поговорю с нашим начальником службы безопасности — может, он что-то посоветует. В крайнем случае… Я знаю, что у тебя есть своя квартира — но ведь ты можешь пока пожить у меня. А я что-нибудь придумаю.

Надо было что-то делать — Вика испугалась сама и начала пугать ее, а ей не хотелось думать о последствиях, это было лишнее.

— А что там у нас на обед?

— Конечно, то, что ты любишь. — Вика качнула головой, смягчаясь, умиляясь хорошо известной ей Марининой способности переключаться с важных, на Викин взгляд, вещей на мелочи. — Филе цыпленка с овощами в белом соусе — и розовое вино, испанское… Ой, я сейчас!

Вика вылетела на кухню, видимо, что-то забыв. Филе цыпленка в белом соусе — это звучало восхитительно. Особенно в сочетании с розовым испанским вином. Вот она сама никогда не умела готовить — она была предназначена для другого. А Вика стопроцентно была предназначена для семьи — хорошо зарабатывающая, хозяйственная, заботливая.

Только вот единственным партнером, которого она хотела бы видеть в качестве супруга — супруги, точнее, — была она, Марина. Которую эта роль не устраивала — так что Вике предстояло остаться холостой. В смысле незамужней.

— Через три минуты за стол! Да, совсем забыла — я пирожные купила на десерт, австрийские, твои любимые!

Она улыбнулась невидимой отсюда Вике. Подумав в который раз, что любовь творит с людьми страшные вещи. Как с Викой, например, которую она заставляет восхищаться ленивой никчемной девицей, пустой и похотливой, думающей только об удовольствиях. Настолько пустой, что эта самая девица, наплевав на Викину боязнь за нее, сейчас очертя голову лезет в авантюру — чтобы компенсировать несостоявшуюся артистическую карьеру мельканием в телевизоре и газетах.

Она села на кровати, чувствуя слабость во всем теле — такую, что даже в ванную идти было лень. К тому же она любила ходить голой — и сидеть голой за столом ей тоже нравилось, они даже иногда играли так с Викой, когда та одевалась строго, в платье например, а Марина была безо всего. Вот и сейчас она решила, что посидит за столом так — а то, что от нее пахнет собственным возбуждением, временно и кое-как удовлетворенным, ее не смущало, ей ужасно нравился собственный запах.

Она вдруг встретилась глазами с черным глазом телевизора — желая, чтобы он зажегся поскорее и показывал ее еще и еще. Говоря себе, что сегодня, так и быть, останется тут на ночь — сегодня был день ее серьезного успеха, первый день, за которым должны были последовать другие, более успешные. И этот день стоило отметить — пусть даже в обществе Вики.

— Ты абсолютно уверена, что тебе все это ничем не грозит? — Вика, словно догадавшись, что Марина думает о ней, встала на пороге комнаты. Как всегда произнося не те слова и, сама того не желая, подталкивая ее к тому, чтобы уйти и не слушать весь вечер занудных разговоров. — Просто мне кажется, что это так опасно. Знаешь, я точно завтра с нашим по безопасности переговорю — он в прошлом комитетчик высокопоставленный, у него связи дай Бог. Мне так спокойнее будет — и тебе. Да, а ты что еще здесь — я ведь уже накрывать собиралась, а ты даже в душе еще не была. Ну что за безобразие?

— О, милая, ты так меня измучила, — протянула томно, прикрывая глаза, следя из-под ресниц за Викой, протягивая руку и, дождавшись, когда та подойдет, запуская ее в вырез халата. — Но может, мы начнем с десерта? Вот с этого самого? Ты ведь мне не откажешь?

Рука оказалась между не успевших сжаться худых ног, проникая туда, где ее не ждали, — а вторая ласкала крошечную грудь, мягкую и висящую вяло. Так было лучше — так не надо было говорить. И когда тело под ее руками начало дрожать, она потянула его на себя — пристроившись снизу между широко раздвинутых ног, лаская языком все вокруг нависшего над ней колючего темного треугольника, влажнеющего на глазах, исходящего желанием. И наконец перечеркнула его прямой линией, заставляя раскрыться — и заставляя владелицу этого треугольника сосредоточиться в той точке, в которой находился сейчас ласкающий ее язык.