Инженер Игнатов в масштабе один к одному - [4]

— Нельзя. Чай недавно пил. Прощай, друг.

— Прощай, чудак.

На разъезде Малый Медвежий Ручей, в трех километрах от Ленинска, Игнатову самому пришлось проситься в помещение.

С лицом, полностью заросшим льдом, он три раза стучал в дверь, прежде чем его услыхали. В сторожке у телефона сидела женщина, лениво переругиваясь с диспетчером из Ленинска, требовавшим сводку о занесенности пути; у стола возились с репродуктором двое мужчин. У Игнатова были отморожены щека и подбородок, пришлось выйти в сени и оттираться.

Шуба, рукавицы, шарф, шапка были повешены для просушки у печки, а сам он, обессиленный и разбитый, растянулся на скамье. Мужчины вновь принялись щупать и переворачивать репродуктор, а женщина оставила позванивавший тихими звонками телефон и глядела на Игнатова добрыми темными глазами.

Игнатов лежа снимал с ресниц и бровей цепко намерзший на них лед.

— Хуже всего, что глаза зарастают льдом, через час буквально перестаешь что-либо видеть, — пожаловался Игнатов, бросая лед на пол. — Очень трудно идти вслепую.

— Далеко идете? — спросила женщина мягким певучим голосом, не совсем правильно выговаривая русские слова: кто-то из ее родителей был ненцем или якутом, оттого и были темные глаза, мягкий голос, широкие скулы.

Игнатов заметил, что она с любопытством смотрит на его насквозь прошпигованные снегом валенки — он постеснялся их снять.

— В Ленинск. Восемнадцать километров прошел, остались пустяки.

— Восемнадцать километров? — в ее голосе было недоверие.

— Я отдыхал в пути, — пояснил Игнатов.

Мужчины на минуту бросили свое занятие и, разинув роты, смотрели на Игнатова, потом подмигнули друг другу и вернулись к репродуктору.

Видно было, что ни они, ни женщина не верят Игнатову.

Он чувствовал себя совсем скверно. Ледяные валенки плохо оттаивали на ногах, от них исходил пронзительно сырой холодок; ноги, лишенные прежнего согревающего движения, замерзали, а не нагревались; все мускулы болели, кости ныли, мутная усталость кружила голову.

Если бы они поразились, стали возражать или расспрашивать, — ему было бы легче. Он знал, что совершил незаурядный поступок, а эти люди не считали нужным даже посочувствовать.

— Как там, у гор, тоже метет? — спросила женщина равнодушно, и было ясно, что ответ ее не интересует: буря бушевала по всему северу материка, метеосводки предсказывали приближение циклона еще позавчера.

— Везде один черт, — сдержанно ответил Игнатов и обратился к мужчинам: — Чего вы там мудрите, ребята?

— У нас радиоточка, — пояснил один. — Сегодня Ленинск передает хороший концерт, а репродуктор испортился.

— Дай-ка мне, — сказал Игнатов, отстраняя его.

Он осмотрел репродуктор. Катушка была в порядке, игла стояла на месте, контакты держались.

— Повреждение не здесь, — сказал Игнатов. — Куда идет линия?

— На крышу.

— Значит, на крыше обрыв.

Мужчины растерянно смотрели один на другого.

— Давайте проверим, — предложил Игнатов. — На крышу есть лаз?

— Снаружи надо лезть, — неохотно сказал один.

— Полезем снаружи.

— Что ты, милок! Да там пурга!

— Зажги фонарь и посвети мне. А ты, друг, дай свою телогрейку и рукавицы.

На крышу вела деревянная лестница. Подъем сначала не удался: спутник Игнатова не сумел справиться с ветром, дувшим прямо в лицо, и, задыхаясь, свалился в снег. Игнатов забрал у него фонарь и полез вперед. На крыше было еще труднее держаться, чем на лестнице. Игнатов приказал поддерживать его, пока он будет возиться.

Провод был оборван у самой крыши, и его свободный конец метался на ветру.

Игнатов три раза промахнулся, прежде чем сумел поймать конец. Он сделал скрутку, и за ту минуту, что руки были без рукавиц, пальцы пронзила боль, всегда сопровождающая неожиданное и быстрое обмораживание.

В сторожке их встретили радостные крики оставшихся и пронзительные голоса хора — репродуктор работал на полную мощность.

— Пурга, какой еще не бывало, — сообщил спутник Игнатова. — Ну, думали, не доберемся обратно в дом.

— Говори за себя, — поправил Игнатов, становясь возле печки. — Мы с твоей пургой старые приятели — ни я ей ничего, ни она мне.

— И неужели вы так все восемнадцать километров пробирались? — восторженно спросила женщина, словно теперь только поняв, что Игнатьев прошел этот путь.

— А что было делать? Надо! — ответил Игнатов.

Когда одежда просохла, Игнатов стал одеваться.

— Остались бы на ночь, — говорила женщина,глядя на Игнатова темными восхищенными глазами. — Я вам постель сделаю, ужин сготовлю. Ну, что вас так тянет?

— Дело важное, ждут меня, — пояснил Игнатов, прощаясь.

Когда он ввалился в комнату, где жила Алла с подругой, было уже десять часов и гости собрались. Его встретили ударами по плечу и приветствиями. Он сбрасывал с себя шубу, шарф, рукавицы, и все это тут же укладывалось для просушки на батарею водяного отопления.

Оборвав с глаз намерзший лед, Игнатов обнаружил, что в комнате четверо гостей — Танев, Гусман-заде, Лукирский и Софья Теренина, известная всему Ленинску под дружеским именем Сонечки.

— Неужели вы шли от самой шахты? Все время по этой пурге? — спрашивала Алла восхищенно.

— От самой шахты, — подтвердил он с гордостью.

— Чтобы поздравить меня? — шепнула она благодарно, еще раз пожимая ему руку.