(Интро)миссия - [32]

Провожает меня до крыльца. Стоим в прихожей. Суетливые мыши, как и я, чувствуют конец ночи. Нам всем пора по норам. Встретимся сегодня в аптеке. А ночью я твою избу по бревнам разберу…

Перелезаю через забор и едва не сталкиваюсь нос к носу со сторожем. И чего этому старому козлу не спится?! Слава богу, хоть окно не закрыли. Ложусь и наблюдаю за восходом. Фу, успел! Через два часа войдет медсестра с градусниками и обнаружит, что у меня слегка повышена температура. Да и пульс явно не в норме. Ничего страшного — всё-таки я самый больной. Спи, Димка, ты заслужил эти два часа сна. Спокойного тебе утра!

Предобеденное время оказалось солнечным и радостным. Это Буденный открыл мне тайну моих страданий: один клапан в сердце провисает, а в другом — дырка. Хотя они до конца не уверены, но, скорее всего, дырка имеется. Ну вот, а Вы мне не верили! Для пущей убедительности надо меня в Минск отправить… А вот этого не надо! В Минск я не хочу. Ну что Вам стоит положиться на свою интуицию и прямо отсюда отправить меня на все четыре стороны? Буденный находит компромиссное решение. Через неделю в госпиталь приедет главный терапевт округа, он-то и решит мою судьбу. А мне за неделю вменяется в обязанность доделать все в аптеке. Конечно, доделаю! Выполню план и перевыполню еще процентов на сто. Только бы смазку раздобыть! Хотя бы вазелин.

Свысока смотрю на сопалатников после того, как сообщаю о своем скором отъезде „нах хаус“. Они аж трепещут от зависти. Козлы! Морды жирные, а всё туда же! Больные! Да на них весь огород можно перепахать, засеять и снять урожай — и так несколько раз. А они — болеть. Какие противные! Им бы лишь с бабами потрахаться — только об этом и разговоры. А долг священный кто выполнять будет? Я, что ли? Не пойму одного: почему Мать-природа штампует их в таком количестве, таких тупых, недалеких? Хотя ясно, почему они такие. Потому, что идут штамповкой, по конвейеру. А нас, педиков, Природа-мать делает вручную, поштучно, долго корпя над огранкой. Именно поэтому мы такие классные. Достаточно сравнить часы ручной работы и гонконговскую штамповку, которой разукрашены руки моих сопалатников. То же самое и люди: партии животных и единицы тех, на ком весь этот мир держится. Фу, аж противно! Что-то я зарвался — сам только полсуток назад с бабы слез. Ну, я-то ненарочно. А тут на Ницше стал похож. Хотя нет: у него он один центр Вселенной, а по мне — землю вертят педики. Ну, и бисексы иногда помогают. И подружки-лесбушки. Вот бы из Надьки лесбиянку сделать! И ко мне бы не приставала… Со страхом подумал о предстоящем визите в аптеку. Опять мандиться начнет. Ну да ладно, переживем! Вот только пообедаю — и на работу. Латынь еще из головы не вылетела. Хотя и самый больной. С дырками.

А в аптеке пусто. Сажусь за рабочее место и начинаю писать, вспомнив о повелении свыше в лице Усатого господина. Надька приходит — в магазин бегала. Злая, как сучка при течке. Я делаю недоуменные глаза:

— Что случилось, дорогая?

— Ага, и ты туда же! Ну что, с братом лучше, чем со мной?

— Разумеется. Он был трезвее, чем ты.

С ее стороны следует поток непередаваемых ругательств, самым милым из которых было „гнойный пидар“. Я против этого возражаю. Что, она разве ничего не помнит? Помнит, но брата мне никогда не простит. Обещаю ей сказочную ночь. Целуемся взасос. Я прощен. Пока целуемся, я думаю: как бы ночью не приходить, под каким предлогом? Наобещал ей столько, а как же после Серёжки я на нее полезу? Он заходит в самый неподходящий момент. Она уже повисла на мне. От удивления, а скорее, от возмущения он роняет на пол большую банку с дистиллированной водой. Последние запасы столь ценного в военных условиях сырья растекаются по полу, поглощая по пути рассыпанный кем-то порошок. Буря, скоро грянет буря! Пора пингвину прятать тело жирное в утёсах… Вдруг вспоминаю, что мне надо идти на какие-то процедуры, и пулей вылетаю, оставляя за собой следы белой грязи.

Во влип! Это я уже лежа на кровати размышляю. Разборки из-за меня устраивают! Приятно, что ни говори. Правда, неизвестно, чем всё кончится. Сейчас, наверно, сестренка с братцем рвут волосы друг на дружке — Димку делят. Эта зараза просто так не уступит. Надо ей срочно кого-нибудь найти — хоть бабу, хоть мужика. А то ведь только зародившееся счастье разрушит. А счастье не пенис — в руки не возьмешь. Будь что будет! Сейчас немного отдохну и пойду разбираться. Пусть только порядок наведут. А то ведь заставят убирать главного виновника. А мне нельзя — у меня дырки.

Мое следующее пришествие в лоно любовников, аптеку то бишь, было встречено дружелюбно. Остаток дня я провел за начертанием латинских букв. Улучив момент, когда Надька испарилась, я поделился с новым лавером сомнениями относительно благополучного исхода предстоящей ночи. Они основывались прежде всего на нежелании Надьки отдавать меня брату. Импровизированное соцсоревнование было явно не в ее пользу, и она решила воспользоваться правами старшей в голубом вместилище разврата. План Сергея был до оригинальности прост. Он незадолго до моего прихода накачает сестренку жидким клофелином, имеющимся в аптеке в достатке. Подлить его в самогон, без которого не обходятся предкоитальные возлияния, не составит особого труда. Малыш обещает сделать всё по высшему классу и превосходно справляется со своей миссией. В довершение всего он дает похотливой деве „косяк“, от которого она окончательно косеет. Дело остается за малым — внести Надежду в ее комнату и не дать ей испусить дух. За последнее, кстати, волноваться не приходится: ее дыхание было слышно, наверно, аж в инфекционном отделении. Сынишка отрубился задолго до своей распутной мамаши. Невольно я задержал на нем взгляд. Димки — они все классные. Вообще-то я недолюбливаю детей дошкольного возраста, но этот не мог не вызвать восхищения. Явно не в мамашу. Вот бы еще и с его папочкой встретиться! Увы, невозможно: Надежда не может определить Димкиного фатера даже с точностью до десяти человек.