Интонация. Александр Сокуров - [56]

Полчаса спустя. «ИКЕА» под Петербургом. Сокуров отправляет помощника за реквизитом для съемок «Фауста» (да-да, меня тоже это поразило, что реквизит покупают в «ИКЕА»), а меня ведет в фудкорт. Я все жду, когда его окружат почитатели и поклонники, — но нет, никто из посетителей магазина Сокурова не узнает (или же тактично не подает виду). Мы едим фрикадельки с клюквенным соусом. Сокуров угощает; мне неловко, что он расплачивается за меня, мы ведь только познакомились, но его фраза: «Я режиссер, а режиссер — главный», сказанная наполовину в шутку, наполовину всерьез, ставит точку в коротком препирательстве перед кассой. За обедом говорим о политике. На некоторых поворотах диалога я заставляю себя выключать диктофон, хотя режиссер об этом не просит: чувствую, что просто не имею права записывать какие-то мысли, время для публикации которых еще не пришло. Позже я понял, что вслух Сокуров говорит только те вещи, которые он не побоялся бы сказать и с трибуны, так что это не особая степень доверия (которой и не могло быть в первый день знакомства), а смелость и честность — прежде всего по отношению к самому себе.

11 сентября 2011 года. Только что стало известно, что Сокуров получил «Золотого льва» на кинофестивале в Венеции. Редакция «Известий» просит во что бы то ни стало дозвониться до триумфатора. Звоню. Сокуров почти сразу берет трубку и говорит, что я позвонил вскоре после Путина. Поздравляю, спрашиваю о том, что сказал ему Путин. «У нас состоялся очень серьезный разговор о вопросах, которые меня интересуют и которые я считал необходимым обсудить с премьером», — говорит режиссер. Даже в такой ситуации, совершенно не располагающей к обстоятельной беседе, Сокуров не просто принимает поздравления, но затрагивает вопросы, которые его беспокоят (речь, конечно, о ситуации с «Ленфильмом», который тогда едва не закрыли). Тем не менее Сокуров испытывает и личную благодарность к Путину: «Владимир Владимирович в курсе всех событий, которые происходили и происходят с нашим фильмом, и если бы не его поддержка, фильма бы просто не было: финансирование „Фауста“ осуществлялось благодаря его распоряжению». Неделю спустя Сокуров встречается с Путиным и говорит с ним о «Ленфильме». Путин среди прочего просит выпустить «Фауста» с русскоязычным дубляжом. Сокуров не соглашается: «Фауст» будет только на немецком. Позже Сокуров признался мне, что перед президентскими выборами 2012 года ему предлагали стать доверенным лицом главного кандидата. Он отказался: «Режиссер не должен заниматься не своим делом». Кажется, Путин после этого только еще больше зауважал Сокурова: много ли в России таких смельчаков, которые могут сказать ему или людям из Администрации Президента «нет»? А в 2015 году Сокурову вручили Государственную премию.

10 декабря 2011 года. В один день с митингом на Болотной площади в Москве проходит вручение наград фестиваля «Артдокфест». Неожиданно сталкиваюсь с Сокуровым в холле кинотеатра «Художественный» (режиссер приехал получать почетную премию «За вклад в киноискусство»). Бегло обмениваемся впечатлениями о происходящих в столице событиях. Сокуров, как и почти все на фестивале, сочувствует митингующим, возмущен реакцией властей и надеется, что протестное движение оздоровит политическую ситуацию. Месяц спустя в большом интервью для «Известий» Сокуров скажет о митингах: «Это появление на политической сцене новых людей. Эти люди созрели, как созревает плод, как пробуждается и созревает дерево для нового времени года. Жалко, что государственная власть не признает за ними права на рост, на развитие, потому что среди них не только социальные неврастеники, но и люди талантливые и образованные. Надо обучать их и привлекать к власти, к работе государственной. Сейчас этого нет, и в этом главная ошибка руководства страны». На первый взгляд кажется странным, что это «оппозиционное» мнение сочетается у него с безусловно уважительным отношением к Путину (и причины этого уважения — вовсе не в поддержке «Фауста»). Но на самом деле политическая позиция Сокурова ясная и стабильная: он поддерживает не конкретных личностей у власти, а определенные шаги и действия, соотносящиеся с его представлением о роли государства и функции руководства страны. Поэтому Сокуров не примыкает ни к воспевающим российскую власть «государственникам», ни к публичной оппозиции. Но режиссер всегда готов к диалогу с чиновниками — будь то министр Мединский, губернатор Матвиенко или президент Путин. Главное, чтобы диалог был на равных, принципиальным и конструктивным.

Сентябрь 2012 года. В самом разгаре борьба вокруг «Ленфильма». Ранее Сокурову и Алексею Герману-старшему удалось в последний момент спасти легендарную студию от приватизации, предложенной АФК «Система» и уже вроде как утвержденной Путиным. Но как выводить студию из кризиса? Сокуров и Андрей Сигле разработали свою концепцию. Представители АФК «Система» настаивают на своем варианте. Вдруг в игру вступает третья сила — председатель совета директоров «Ленфильма», бизнесмен Эдуард Пичугин. У него собственный план. Поскольку конфликт разворачивается на глазах у общественности, было решено сделать в Москве публичную «очную ставку» при участии Владимира Мединского, целого ряда кинодеятелей и прессы. Буквально перед началом мероприятия становится известно, что АФК «Система» берет самоотвод. Остаются концепции Пичугина и Сокурова — Сигле. Во время мероприятия отношение к Сокурову — подчеркнуто уважительное, как к мэтру. Ему первому дают слово — и вместо логичной в данной ситуации емкой и четкой бизнес-речи режиссер произносит долгую лекцию о влиянии кино на душу человека, о разрушении массовым кинематографом гуманитарных ценностей, о важности авторского кино… То, что прозвучало бы органично на творческой встрече, здесь вызывает недоумение. Какое отношение это имеет к конкретике — антикризисной стратегии, расходованию заемных средств? Сидя среди прессы и слушая речь автора «Фауста», я в какой-то момент понимаю, что исход борьбы почти очевиден, несмотря на весомость имени Сокурова. Но главные потрясения впереди. Сначала Пичугин намекает на то, что фирма Сигле поставила некачественное звуковое оборудование на «Ленфильм» (намек бездоказательный, но больно бьющий по репутации), затем выясняется, что Герман с семьей встали на сторону Пичугина. После слушаний Сокуров очень подавлен. Подхожу к нему, говорю слова поддержки, но не могу отделаться от мысли, что внутренняя несгибаемость, приверженность высоким идеалам в данном случае сослужили ему плохую службу: он посвятил речь глобальным вопросам вместо того, чтобы попытаться завоевать симпатии публики краткими практическими тезисами и хотя бы не проиграть в дебатах. Уже вечером обмениваемся эсэмэсками. Сокуров воспринимает поступок Германа-старшего как предательство.