Интонация. Александр Сокуров - [44]

Вы хотели делать ее именно как фильм-оперу, а не видеоверсию спектакля?

Да, это должно было быть полноценное музыкально-кинематографическое произведение с перенесением действия в наше время. В оркестровку тоже могли быть внесены современные элементы: электрогитара бас и соло, современное фортепиано. Мне казалось это очень интересным, потому что в этой музыке есть такой ресурс… Именно в «Травиате»! Но тогда никто не был заинтересован в том, чтобы в советской кинематографической практике возникали такие музыкальные формы, близкие к классике. С каким трудом в свое время сняли «Катерину Измайлову» на «Ленфильме» и как все долго чертыхались на эту тему — кому это нужно и зачем это?..

Вы хотели, чтобы актеры сами пели?

Да, конечно, актеры должны были сами петь. Предполагалось, что все это будет происходить в современном Турине либо на окраине Рима или Неаполя, петь будут итальянские певцы, которые очень артистичны, у них нет таких болезненных проблем, как у наших… Увы, одаренных актеров среди российских певцов практически нет — даже если взять Хворостовского, которого я видел в оперных партиях. Он, конечно, претерпел большую эволюцию. Не могу судить, какой путь он проделал с точки зрения вокального искусства, но артистически он, конечно, очень совершенен. И все равно чувствуется, что он из России. Он тяжеловат, заметна нехватка темпоритмического артистизма, который есть в самой музыке.

Поэтому вы хотели привлечь к работе над «Гамлетом» совсем не оперных певцов?

Я предлагал Жене Колобову сделать две версии «Гамлета»: одну версию так называемую народную, а другую классическую. В народной версии я хотел, чтобы Офелию пела Камбурова, с ее блестящей способностью к драматургии. То есть должно было быть именно две версии спектакля — при одних декорациях, при одних, может быть, костюмах, однако чтобы проникновение в этот материал было с разных позиций. Но Колобов очень испугался и попросил меня уйти: «Меня, — говорит, — разорвут на части за ваши идеи».

Что вас побудило взяться за эту оперу, не самую известную?

Именно то, что она не самая известная, что было поле, пространство для абсолютно независимого поиска. И, конечно, возможность сделать интересную версию — драматургическую и в том числе музыкальную. Например, я предложил убрать из оркестровой ямы оркестр и перенести его на сцену. Оркестр — это заслон, акустическая стена между голосом человеческим и залом. И это неправильно. У нас источник звука должен быть один: сценическая площадка. Колобов долго сомневался, в конце концов он вроде бы согласился, но что там дальше, я не знаю, потому что они меня убрали из этого спектакля и передали его другому режиссеру. Меня, конечно, не пригласили на премьеру, но я знаю, что костюмы, которые мы делали, остались, сценография, которую мы делали с Мариной Азизян, тоже осталась, и вроде мне говорили, что даже часть оркестра была размещена внутри сцены.

Какой финал вы хотели сделать? Там ведь два варианта: один — где Гамлет становится королем, а другой, который композитор сделал для Англии, — традиционный шекспировский, где Гамлет погибает.

В нашей версии Гамлет погибает. Увы, проект не состоялся. Я понимаю, что мое отношение к опере и к работе с артистами театра не принимается. В России это вызывает раздражение. Культура дисциплины, сценической работы у русских актеров (по крайней мере то, что я сам видел) несопоставимо ниже, чем у зарубежных. Мне приходилось работать с японцами, американцами, французами, швейцарцами — это совсем другое дело, конечно. Актеры, с которыми я работал в игровом кино, делали все что могли. Но вот в музыкальных театрах… Я думаю, мне было бы правильнее принять приглашение из зарубежных оперных театров, чем испытывать судьбу здесь.

Какие оперы вы бы хотели поставить на Западе?

«Травиату» я с удовольствием бы сделал, очень хотел бы сделать «Евгения Онегина» — может, даже на английском или французском, с западными певцами… Мне очень интересно работать в музыкальной форме, очень интересно. За границей есть возможность поработать с певцом как с актером, а не как с носителем голосовых связок, думать о музыке, думать о композиторе, а не о каких-то проблемах коммуникационных, социальных… Когда мы работали над «Борисом Годуновым» в Большом театре, музыканты, вокалисты подходили и спрашивали: «Александр Николаевич, можно мы уйдем сегодня с репетиции пораньше? Нужно вот там сыграть номер один…» — и среди них были известные люди. Иногда я отпускал, иногда у меня уже не оставалось никакого терпения, и я говорил «нет». Но им казалось нормальным подойти к режиссеру и сказать ему, что они хотели бы уйти с репетиции. Я понимал, что идеального не бывает, но того, что столкнусь с этим в Большом театре, не мог предположить.

Эта проблема — неумение вжиться в образ, решать актерские задачи наряду с музыкальными — была присуща и артистам Большого?

Когда делали «Бориса», такие сложности были! До последней минуты невозможно было найти на роль Бориса исполнителя! Я проводил там предварительное прослушивание и могу сказать вам, что там очень условный состав был отобран. Я убедился в этом, когда начались репетиции. В Киеве нашли Штонду, который хоть как-то мог в характер входить. То есть вопросы актерского исполнения для русской оперной актерской школы — это критический вопрос. Только те русские актеры, которые поработали в западных постановках, имеют хоть какое-то художественное представление об образе, о характере, о том, как его воплощать. Потому что, как только они открывают рот и начинают петь, ни о какой актерской работе с русским певцом говорить невозможно. Когда я начинаю говорить с исполнителем о том, что да, вы сейчас поете, но в этот момент вы должны помнить об образе, думать о том, что у вас такие-то взаимоотношения с этим персонажем, он вырубается полностью — пустые глаза, шок, растерянность, он не знает, как спеть и одновременно сделать какой-то жест. Мучительнейшая была ситуация — абсолютно немузыкальная. Причем постоянно я говорил: «Смотрите, что у Мусоргского! Не выдумывайте! Посмотрите, что в этих нотах! Посмотрите на то, второе, третье, десятое…» Постоянное требование, чтобы люди смотрели в ноты.