Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [50]

Проведя часть вечера у Бемеров, где читал один роман, я отправился ужинать к гр. Головиной, где была Нелединская, над которой я шутил по поводу отношений к Андрею Разумовскому и ее непостоянства. Она говорила, что это ей не нравится, уверяла, что не забывает отсутствующих, а в то же время давала понять, что не оттолкнет утешителя. К такому предложению не следовало быть глухим, но я остался глух, потому что надо же быть нравственным, и хоть я — цыган, но сердце мое менее склонно к иным сделкам чем ум. Эта дама увезла меня в своей карете, к себе, и я даже посидел у нее, но вышел столь же чист, как и вошел.

Среда, 29. — К брату.

Сегодня я, мой друг, с аббатом и молодым кн. Щербатовым[99] ходил по лавкам. Видел тульские клинки, очень не дорогие; вполне отделанная шпага, с портупеей, цепочками и проч. стоила мне пять рублей. Молодой князь — полное ничтожество — ни идей, ни живости, ни деликатности. Затем мы отправились к Бильо. Бедная женщина в горе: сын ее, живший в Москве, бежал в Украину с тремя тысячами рублей, принадлежавших брату, который живет здесь. Этот молодой человек был любимцем матери, но игра заставила его уже наделать много глупостей. Между прочим Бильо жаловалась мне на глупости, которые делает Лессепс; завтра я объясню тебе в чем дело. Все это последствия малоумия нашего консула и его тщеславия.

Ты будешь смеяться, когда я расскажу тебе об очаровательном обеде вдвоем, который я имел сегодня. Я обедал с одним англичанином… У нас было одно только блюдо, но за то превосходное; а главное — некому было мешать. Шекспир был, впрочем, третьим среди нас, и мы веселились по-деревенски, так как это происходило у Перро. Поевши, поговоривши, почитавши Шекспира, мы занялись политикой, но не по образцу Нормандеца, который всюду вносит неприятную сухость, а как мудрые граждане и философы. Перро сказал мне, что английские роялисты очистили Бостон, что Испания вооружается, Англия — тоже, и что семейный договор (Pacte de famille) может вызвать ссору; желаю, чтобы ничего этого не случилось. Барон Сакен, которого я видел, перед обедом, уверяет, что дела Разумовского плохи, так как открыта систематическая его переписка с Дармштадским двором, и в этом состоит главная его вина. Затем — Великий Князь кажется не поедет в Берлин, так как Орловы тому препятствуют, а их влияние усиливается, в ущерб Потемкину. Что касается той фрейлины, которая состоит будто бы в связи с Великим Князем, то это едва ли верно. Мне говорили только, что через три дня по смерти Великой Княгини его свели с какою-то девочкой, чтобы утешить. Это средство подействовало — слезы его высохли, если когда-нибудь текли.

Четверг, 30. — К брату.

Час пополуночи, а солнце уже встает. Россия — положительно страна крайностей; то солнце не сходит с горизонта, а то совсем не хочет над ним подниматься.

Сегодня был у меня Жилляр (Gillard). Он не любит Рибаса из кадетского корпуса, и говорит, что этот Рибас ввел там сократовскую любовь, со всеми ее сальностями. Не хочется этому верить.

Пятница, 31. — К брату.

Я тебе говорил, мой друг, о фальшивом характере русских. В обществе это только стесняет и сердит, но в делах — прямо губит. Несчастен тот, кому приходится иметь дела с русскими. Дам два примера, доказывающие ненависть этих людей к нам и их несправедливость вообще.

Есть здесь некий Дэмарэ, купец, которому один из Салтыковых много должен. По происшествии долгого времени, получив несколько отказов, Дэмарэ идет к своему должнику и требует немедленной уплаты. Салтыков отвечает, что ничего не должен, и рекомендует обратиться к своему опекуну. Дэмарэ настаивает, Салтыков грозит его выгнать, а когда первый сказал: «Фи, граф, неужели Салтыков так должен платить свои долги?», то последний приказал своим лакеям избить его до крови. Несчастный и теперь болен, и правосудию нет никакого дела.

Другой Салтыков, Сергей[100], задолжав 4000 рублей некоему Годэну, французскому купцу, живущему здесь уже двадцать лет и слывущему честным человеком, предлагает ему получить в уплату вексель г-жи Грибоедовой на 10 000 р. с тем, чтобы 6000 взять от него товаром. Годэн принимает вексель, так как сама Грибоедова его признала, но он предлагает дать только 4000 драгоценностями, а остальные 2000 внести деньгами. Согласились. Месяца два спустя, полицмейстер Архаров (Akarof) зовет к себе Дэмарэ, чтобы узнать подробности сделки, и без всякого суда засаживает его, в кандалах, в погреб, где тот и сидит теперь со 2-го февраля. Маркизу обещали освободить этого человека, но до сих пор обещания не исполнили. Вот, мой друг, легкий очерк русского правосудия и честности, встречаемой нашими купцами в этой стране.

Не знаю, как повернутся дела. Испания вооружается, Англия — тоже, так что и мы, пожалуй, не останемся простыми свидетелями. Мы здесь закупаем большие запасы пеньки; приехал некий Трэн (Train) для закупки леса. Лессепс заранее разгласил о приезде этого господина. Некий Сэн-Валь сообщил эту новость английской колонии, что не может быть полезным при настоящих обстоятельствах. Тем более, что и в самой России не совсем спокойно, некоторые народы взбунтовались (?); турки недовольны заключенным миром. Эти волнения скорее задержат, чем ускорят ход наших дел.