Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [48]

Понедельник, 20. — Шарлотте Бемер.

В твое сердце, мой милый друг, хочу я складывать горе и радость, мне в жизни встречающиеся; ты одна будешь поверенною моей души, тебя одну нахожу я достойной моего полного доверия.

Сегодня утром я получил письмо от гр. Андрея Разумовского; оно мне доставлено из Ревеля хирургом его отца, сопровождавшим бедного изгнанника, который, даже в несчастии, сохранил то честное и благородное сердце, тот здоровый, философский ум, которые привлекали меня к нему во дни счастия. Поэтому, дорогая Шарлотта, я не изменю своего о нем мнения, я не буду таким ветряным, как фортуна. Ты знаешь, мой друг, какую тень хотели набросить на мое поведение. Императрице донесли, что я провожал Разумовского за три станции, тогда как, в день его отъезда, я преспокойно сидел у бар. Нолькена, откуда тщетно рассчитывал видеть как он поедет. Мне это не удалось. Многие имели даже глупость уверять, что мы с Комбсом также арестованы и сосланы. Эти сплетни, мой друг, доказывают только, что Разумовского можно любить, и что французы способны не покидать своих друзей в несчастии. Я целое утро тщетно гонялся за ним; был, между прочим, у Нелединской, которая несмотря на горячую любовь к гр. Андрею, успела уже кажется позабыть его.

Видел сестру его, Загряжскую, которая собирается ехать в Ревель. Говорят, что он скоро оттуда уедет за границу; говорят даже, что он будет назначен русским послом в Португалии.

Вторник, 21. — К брату.

Новости за новостями. Падение Потемкина, возрождающийся фавор Орловых, отъезд принца Генриха — который, говорят, будет сопровождать в Берлин Великого Князя, где последний познакомится со своей будущей женой, принцессой Вюртембергской, теперь помолвленной с братом покойной Великой Княгини[95] — все эти готовые совершиться происшествия возбуждают пропасть разговоров и умозаключений. Я никаких не делаю, а жду что будет.

Сегодня была раздача наград в кадетском корпусе, церемония очень похожая на ту, которая происходила в монастыре. Кончили курс только двенадцать или четырнадцать молодых людей. Фельдмаршал кн. Голицин раздавал им серебряные и золотые медали разных величин; получивший золотую медаль посылается на несколько лет за границу, на счет ее величества.

Ужинал у Нелединской, которая сказала, что кн. Трубецкая не приедет, причем показала письмо последней, в котором я ничего не понял. Между тем, по словам Нелединской, там говорится обо мне. Постараюсь разъяснить этот факт, который кажется мне очень интересным.

Среда, 22. — К брату.

Был у гр. Головиной[96], где танцовал до половины десятого. Было много воспитанниц монастыря, не считая м-ель Дугни (Dougni?) и Глинской, которые живут у Нелединской и Головиной. Первая — очень веселая девушка, и, по наивности или по какой другой причине, позволяет себе говорить двусмысленные вещи. Другая — натура более тонкая и деликатная. Не знаю уж достаточно ли они обе умны. Ужинал у жены фельдмаршала Голицына, которая весьма любезно упрекала меня за то, что редко бываю. Была там Матюшкина и сидела между мною и молодым кн. Голициным, который за нею ухаживает. Говорили о будущей Великой Княгине, как будто бы она уже была тут, а прежней никогда не существовало. Тебя это удивляет, мой друг, а меня — уже нет. Таковы русские! Я начинаю их узнавать.

Четверг, 23. — К брату.

Сегодня мы с Комбсом были у Леруа. Он нам прочел свое последнее письмо о России, касающееся здешних законов, нагроможденных друг на друга и совершенно неудовлетворительных. Леруа хорошо пишет; он отчетливо излагает свои идеи и вы без труда, но с большим удовольствием, следите за их развитием. Собрание таких писем, в которых будут описаны подробности здешней администрации, пороки и недостатки, которыми она страдает и проч., составит очень поучительную книжку.

После обеда я ездил с Бемерами за город. Шарлотта была печальна; она думает, что я влюблен в Спиридову, как ей кто-то сказал. Перед расставаньем мы имели объяснение по этому поводу; я, насколько мог, уверил ее что все сплетни на мой счет ложны. От Бемеров я отправился к Зиновьевой, где нашел княжну Трубецкую и Серест (Cereste), с которыми мы очень весело поужинали. Я сидел между хозяйкой и княжной, рассказывая им всякие глупости, над которыми они очень смеялись. Последняя несколько раз исподтишка взглядывала на меня и улыбалась, как бы давая понять, что видит меня насквозь. После ужина, с ней несколько времени разговаривал Комбс, причем я заметил, что Серест смотрит на него, стараясь понять о чем идет разговор. Таким образом, друг мой, я вижу, что княжна вовсе не предубеждена против меня и что весь шум поднят отцом и гувернанткой.

Гр. Панин все хворает. Ему уже сделали два прокола, но кажется придется прибегнуть ко вскрытию сумки. Здесь немного хирургов, способных произвести такую операцию, так что решаются выписать очень искусного француза, бежавшего в Англию. Только Панин слишком истощен, благодаря распутству, и слишком слаб для того, чтобы выдержать операцию, и потому положение его очень опасно.

Мне сообщили, что гр. Петр Разумовский[97] собирается жениться на молодой вдове, которая была или продолжает быть любовницей Великого Князя, встречавшегося с нею у Панина. Отец его, фельдмаршал, очень противится этой женитьбе, а Великий Князь сделал уже свадебный подарок в 3000 рублей.