Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [124]

Перейду теперь к другому вопросу. Ты знаешь что слишком умеренное приданое, полученное от маркиза Комбсом по поводу свадьбы, заставило его искать здесь места, которое могло бы обеспечить покойную и счастливую жизнь. По протекции Раджерсона, Рибас обещал Комбсу место инспектора в кадетском корпусе, с девятьюстами рублей жалованья, квартирой и содержанием, а кроме того жене его 400 р. в год, что в общем составило бы 1300 р. на всем готовом. Комбсу оставалось только принять это предложение, но по свойственной ему нерешительности, или лучше сказать беззаботности и лености, заставляющих его отступать перед необходимостью вставать зимою в пять часов утра, он отложил свое поступление на службу до весны, а тем временем предупредил маркиза о своем уходе, надеясь, что тот его удержит, предложив условия столь же выгодные. Жена Комбса принуждена была, однако же, принять место немедленно. Маркиз промолчал и к 1-му апреля пришлось давать решительный ответ, причем произошло именно то, что я раньше предсказывал. Я говорил Комбсу, чтобы он спешил занять место с целью связать Рибаса, которому, по всей вероятности, хотелось только завладеть его женою, так что в случае если последняя не сойдется с Рибасом то и ей самой будет отказано, а уж не то что ее мужу. Точно так и вышло. В апреле Рибас объявил Комбсу, что генерал Пурпр желает иметь в корпусе двух инспекторов и что если Комбс хочет занять одно из этих мест, то должен удовольствоваться половинным жалованьем, то есть 450-ю рублями вместо 900. Ты понимаешь, что Комбс не мог на это согласиться, особенно в виду безобразий, совершающихся в корпусе. Оказалось что об единственном инспекторе с жалованьем в 900 р. генерал Пурпр никогда и не думал, а Рибасу просто хотелось завладеть женою Комбса. В конце концов последний должен был отказаться от места, а жена его получила отставку. Таковы-то дела!

Пятница, 7. — К брату.

Комбс был сегодня в Царском Селе, мой друг, и виделся с де-ля-Тейссоньером, который не верит назначению д'Антрэга, чиновника ограниченного и ленивого. Он обещал поговорить обо мне с князем и скоро сообщить результаты этих переговоров.

Комбс узнал, что князь любит живопись и сам рисует. Я воспользуюсь этим новым средством услужить ему, так же, как и секретом Шарпантье (новый способ уговаривания), который я купил. При первой возможности поговорю об этом с князем, чтобы поближе сойтись с ним.

Суббота, 8. — К брату.

Великая княгиня ведет себя лучше, чем наша королева[184]: сегодня, в 9 часов утра, она родила сына, которого назвали Константином. Вот имя, возбуждающее толки в среде политиков; думают, что Императрица предназначила своего второго внука к тому, чтобы восстановить печальной памяти Византийскую империю, рухнувшую в 1453 г. при Константине Палеологе. Романтические идеи здесь в большом ходу. Роды великой княгини были вполне благополучны. В полночь она почувствовала боли, которые к утру прошли; так что дали ей время написать письмо к Панину и позавтракать. В восемь часов они возобновились, а в девять великая княгиня уже родила.

Воскресенье, 9. — К брату.

Сегодня был во дворце прием — поздравляли Императрицу и великого князя. Я тоже ездил, а так как еще утром получил записку от де-ля-Тейссоньера, в которой он сообщает, что говорил обо мне с князем, и что мне бы следовало поговорить с ним самому, то я и решил остаться в Царском Селе.

Провел ночь в трактире, на диване, и не мог сомкнуть глаз, потому что в соседней комнате, с 9 ч. вечера до 10 утра, шла игра на биллиарде.

Понедельник, 10. — К брату.

В одиннадцать часов утра отправился к князю Потемкину, который принял меня наедине и спросил, чем может служить. Я отвечал, что являюсь поздравить его с рождением великого князя Константина, затем поблагодарил за хороший отзыв на мой счет, с де-ля-Тейссоньером. На это он тотчас же отвечал: «Императрица была бы довольна, если бы вы остались здесь, но есть маленькое препятствие — говорят, что к нам назначат д'Антрэга». Я отвечал, что не думаю этого, и что если Императрица захочет, то все устроится. «Она-то этого хочет», сказал князь, и затем, помолчав немного, прибавил: «Поговорите с Паниным и пусть он мне доложит». — Прикажете сказать ему это от вашего имени? — Нет, так не годится, пусть он доложит по вашей просьбе, только не теряйте времени.

От князя я прямо отправился к Панину и, поздравив его с разрешением великой княгини, сказал: — Вы всегда были так добры ко мне, граф, что я решаюсь быть с вами вполне откровенным. Совместная с вашим сиятельством работа, которую я веду с некоторых пор, до такой степени мне приятна, что я желал бы продолжить таким образом и далее. Если правда, что маркиз де-Жюинье решил остаться во Франции, то я с большим бы удовольствием занял его место. До настоящего времени я не смел выразить этого желания из деликатности по отношению к маркизу, так как не знал его намерений, но раз они выяснились, и если Императрице будет угодно… Граф прервал меня, сказав, что маркиз положительно не вернется. — Здоровье его плохо, да ведь он уж и стар? — Ему пятьдесят три года, — отвечал я. — Ну, пожалуй и за шестьдесят, — сказал граф улыбаясь. — Едва ли; в 1775 г. ему было сорок девять… — Поверьте, за шестьдесят; он не любит поминать о своих годах, но мне сообщил это Лясси