Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [126]

Есть и еще одно неприятное обстоятельство: верстах в шестидесяти от города, крестьяне четырех селений, раздраженные жестокостями своих помещиков, полковника Альбрехта, бригадира Жердева (Gerdoff) и Беркмана, пришли жаловаться петербургскому губернатору, Волкову, который сказал им, что они теперь, по новым законам, свободны. Это вызвало такие буйства со стороны крестьян, что пришлось послать против них войска!

Сегодня вечером, возвращаясь в город после ужина у Бемеров, я подвергся нападению четырех или пяти разбойников, причем моему лакею едва не перешибли руку дубиною. Спаслись мы только тем, что кучер погнал лошадей. По белой масти последних, меня приняли, должно быть, за Толстого, на которого разбойники злы за то, что он изъял из их компании своего беглого дворового человека, добровольно решившегося вернуться к барину, обещавшему простить его.

Воскресенье, 27. — К брату.

Еще вчера, с вечера, начался в городе пожар и до сих пор не потушенный. По рассказу моего лакея, смотревшего с набережной, загорелись около биржи, деревянные амбары и суда, из коих многие совершенно сгорели, а другие поспешили уйти из порта.

Утром, мы с Арибером пошли смотреть пожарище. Сначала были на бирже, потом переехали, по воде, к лесным складам. На реке пахло табаком как в казармах — горел амбар со складами табака. За ночь выгорело пространство в сорок или пятьдесят шуазов. Вид пожарища ужасен; повсюду валяются люди, уставшие от ночной работы. Но резких проявлений горя не видать: здешний народ одинаково инертен как в горе так и в радости. Это — рабы, отягощенные цепями.

Проходя далее, мы видели другой пожар: горели склады пеньки, притом так сильно, что помочь ничем было нельзя. Да и нечем было заливать: из трех труб работала только одна…

До настоящего времени потери оценены в четыре миллиона рублей. Пожар начался, говорят, с барки, нагруженной пенькою, от свечки, поставленной перед образом. Многие подозревают, однакоже, поджог со стороны англичан, тем больше что некоторые из последних очень довольны пожаром. Один из них говорил мне впрочем, что англичане сами много потеряли на этом пожаре.

По поводу подозрений против англичан (притом таких сильных, что многие русские говорят, что они, на месте Императрицы, заковали бы Гарриса в кандалы), мне передавали случай, доказывающий, как англичане ненавидят всякого торговца, не принадлежащего к их национальности. Некий Смит, американец, явился сюда для того чтобы завязать торговые сношения России с Америкой. В компании с одним русским он стал строить корабль на месте, арендованном у одного пивовара, около Галерного моста. Во время постройки корабля, к пивовару является один англичанин, имя которого я скоро узнаю, и предлагает ему нарушить арендный контракт, угрожая, в противном случае, разорить его, предъявив ко взысканию какие-то векселя. Пивовар обещает сделать что возможно и упрашивает компаньонов добровольно отказаться от контракта, те, конечно, не соглашаются, и в результате, несколько дней спустя, как строящийся корабль так и самая пивоварня, сгорают несмотря на нарочно поставленных сторожей.

Вот, мой друг, один за другим целых три пожара, если считать еще и неудавшийся поджог военного флота, который сгорел бы, если б огонь не был вовремя замечен. Назначена была комиссия для исследования причин этого последнего случая, но она скоро разошлась ничего не открывши. На судах допрашивали всех матросов, даже били их, но ничего не узнали. При обысках, ни у кого не было найдено денег, подкрепляющих подозрение о подкупе. В день пожара у Грейга обедали многие англичане, да и порт в эти дни не был закрыт.

Вообще следствие было произведено поверхностное, только экипажи судов бесполезно пострадали, а начинать надо было не с них. В Кронштадте, мой друг, царствует такой беспорядок, какого ты себе и представить не можешь; лес воруют безбожно. Один здешний офицер говорил мне, что каждый год в Кронштадт привозят столько леса, что его хватило бы на постройку сотни судов, а строят много два или три. Лес идет на выделку мебели, экипажей и проч.

Ходил смотреть Сенат, помещающийся в большом здании, около памятника Петру I. С одной стороны оно выходит на набережную, а с другой — на Канатную улицу (R. de la Corderie). Зал в котором собираются сенаторы, не очень велик; посредине его стоит длинный стол покрытый сукном; на одном его конце находится кресло Императрицы, а над ним, на стене, под балдахином большой ее портрет во весь рост. На столе стоят указы Петра I насчет того как себя должны вести сенаторы: не браниться и проч. — совершенно также как в наших бильярдных залах, в Париже. Петр Великий был гениальный человек, управляющий варварами, и должен был, конечно, учить приличиям мужиков, из которых хотел сделать государственных людей. Ему приходилось даже бить их иногда, что он и выполнял лично. Если бы Императрица последовала его примеру, то добилась бы лучших результатов, чем от своей романтичной деликатности, которая здесь не ко двору. Ты не можешь себе представить, мой друг, какая здесь у всех блестящая внешность: шитые золотом костюмы, великолепные экипажи, но все это великолепие прикрывает варваров.