Интимные места Фортуны - [33]

Адъютант не вызывал симпатий у окружающих. Но по роду служебной деятельности ему приходилось быть проводником интересов командования, и со всеми своими недостатками и ошибками он делал все возможное, чтобы отлично выполнять свои обязанности. А обязанности эти зачастую бывали весьма неприятными. Через пару дней он послал за мистером Клинтоном, который, с тех пор как они были перемещены на этот участок, лишь однажды, да и то очень давно, побывал на передовой с рабочей командой. Адъютант должен был объявить ему, что никакие отговорки больше не принимаются и нынешней ночью он возглавляет рабочую команду. Этот, по сути дела, выговор мистер Клинтон принял очень спокойно, ведь адъютант высказал то, что должен был высказать, и сделал это хотя и вполне определенно, но в дружелюбной и логически обоснованной форме. Это была всего лишь беседа по служебным вопросам, не более чем рутина, заведенный порядок. Но когда мистер Клинтон вышел, Берн заметил кислую улыбку на лице штаб-сержанта, а в себе обнаружил чувство, будто ему наплевали в душу. Клинтон был отличным парнем, побывал в таких передрягах при Сомме и никогда не берег себя. И такая свинская усмешка ему вслед!

Берн слышал, как под утро вернулась рабочая команда. Как всегда по возвращении, сдавались списки. В падавшем из окна лунном свете было видно, как люди сновали туда-сюда, входя и выходя из канцелярии. Долго будил младшего капрала, наконец он, стряхивая остатки сна, сел на своей койке. Пришел еще кто-то, и Берн услышал тихий разговор.

— Мистера Клинтона доставили. Ихняя «сосиска»[49] прилетела, легла рядом, ему кишки и выпустило. Не, не помер еще, морфию ему вкатили и вынесли на носилках. Да если и жив еще, так того и гляди помрет.

— Ты о ком? — спросил, вскакивая, капрал Рейнольдс.

— Мистер Клинтон, капрал. Пришел его час. Меня прям вырвало, как глянул на него. Он в сознании. Сказал, что заранее знал, что тут ему конец придет. Знал.

Берн не шевелился на своей койке, завернувшись в одеяло. Было такое чувство, что в нем сейчас что-то лопнет от напряжения.

Глава VII

Но не беда, если я буду прихрамывать: свалю все на войну, и тем больше прав у меня будет на пенсию.

У. Шекспир[50]

Штаб-сержант преуспел, зарабатывая себе на обратный билет, все вышло именно так, как предполагалось, он убывал домой вечером того же дня. Усиливая и продлевая себе удовольствие, он нес благостную чушь о том, сколько пользы принесут его подчиненные за годы предстоящей им службы. Однако окружающих такая перспектива не очень вдохновляла. От этого радостного мурлыканья им все труднее было подобрать нужные слова, чтобы выразить сожаление по поводу его отъезда, на ум больше приходили слова поздравлений с демобилизацией. Берн вообще ничего не говорил — в отношении происходящего он испытывал только радость от того, что старый лицемер наконец отбывает. А вообще-то он не мог думать ни о чем, кроме судьбы несчастного Клинтона, который всегда был так добр к нему. Ему хотелось повидать сержанта Тозера и услышать, как же все это произошло.

— Я надеялся, до своего отъезда, — говорил штаб-сержант, источая елейную доброжелательность, — я увижу Джонсона капралом, а Берна — с нашивкой[51].

Берн, не веривший ни одному слову старика, смотрел на него с тревожным удивлением, которое по ошибке можно было принять за доверчивость, пока тот продолжал мурлыкать благоглупости, шнуруя свои башмаки. Берн заправил койку, подмел пол и ушел бриться и умываться. Вернувшись, надел мундир и отправился через улицу искать сержанта Тозера.

— Да мне самому жаль его охуеть как, — сказал сержант. — Такие «сосиски» к нам прилетали, я их боюсь до сраной жопы. В небе-то их видишь, да не знаешь, где ебанет. Наша группа должна была заныкаться в стрелковых ячейках, понял? Занять позицию и быть на шухере. Как только каждая пара сбрасывала свой груз, они проскальзывали по ходу сообщения и ждали в траншее рядом с той, где я сидел. Ну вот, он был не больше чем за пятьдесят ярдов, и ему было хорошо слышно, что у нас в траншее происходит, а нам — что у него. И вот мы слышим, как эта хуевина приближается. Двое наших только скинули груз и рванули в окоп. А офицер, старший группы, полез в блиндаж отметиться. Прям на наших глазах и ебануло. В той нише были только мистер Клинтон да пара часовых, так прям туда и… Я чуть не проблевался, когда мы его на носилки укладывали. И еще до того, как ему дали морфия и унесли, он и говорит: «Я знал, что здесь получу. Знал!» Больше ничего не говорил, только это повторял. Еще одного парня зацепило на приступке ячейки, говорят, такое ранение, что его домой отправят. Прикол, да, как думаешь? Я про то, что он знал, что его тут пизданет.

— Не знаю, — задумчиво произнес Берн. — Почти у каждого такие предчувствия бывают, но не всегда же сбываются.

— А я прям знал, что меня пронесет, — сказал сержант. — Знаешь, никак не могу заставить себя не думать о мистере Клинтоне. Прикинь, он уже понимал, что ему уже пиздец, что все уже кончено. Конечно, было видно, как ему больно, пока ему не дали морфия, и он так стонал, и было видно, что заставляет себя не стонать. Не знаю, как сказать, но у него лицо поменялось, уже не было больше мрачным. Он знал, что ему точно пиздец.