Интимные места Фортуны - [35]

— Берн, вы прекращаете выполнение здесь своих обязанностей сегодня в шесть вечера.

— Так точно, штаб-сержант, — кратко ответил Берн, хотя отставка, которую он давно ожидал, на какой-то момент обескуражила его. Очевидно, что-то в тоне ответа Берна разочаровало штаб-сержанта и всколыхнуло в нем желание посыпать соль на рану.

— Вы не очень подходите для такой службы, — с удовлетворением констатировал он.

— Никак нет, штаб-сержант, — безразличным голосом подтвердил Берн. И небрежным тоном добавил, чисто с целью подколоть: — Буду рад вернуться к боевой деятельности.

Ничто не могло хлестнуть их сильнее и поставить на место, чем такой намек на различия их и его службы. Удовлетворенный своим контрударом, он продолжил печатание, в котором стал практически профессионалом. Спустя секунду он поймал взгляд связиста, тот торжественно подмигнул.

— Как себя чувствуешь? — спросил штаб-сержант Робинсон, когда в первых минутах седьмого Берн представил к осмотру себя, свою винтовку, ранец и постельные принадлежности.

— Толстым и ленивым, штаб-сержант, — улыбаясь, ответил Берн.

— Это мы сможем подлечить. Можешь отправляться в хибару сержанта Тозера, смею надеяться, он подберет для тебя комнатку.

— Слыхал, возвращаешься. Как раз к вечернему чаю, — сказал малыш Мартлоу, когда Берн скинул возле него свои вещи. — Сегодня мы не идем на передовую. Первая ночь свободная с тех пор, как мы попали в эту сраную дыру. И как нам с этим быть?

— А где Шэм? — поинтересовался Берн.

— Стирается. Айда, махнем в этот чертов Мазенграб, побалдеем там, все трое. У меня двадцать местных тугриков есть, да еще десяток шиллингов, что матушка прислала.

В дверях появился Шэм.

— Не знаешь, где наш падре разместился, Шэм? Пойдем, дорогу покажешь. А после мне б еще Эванса разыскать. И ты б с нами пошел, Мартлоу. Ох и устроим вечерок.

— А чего тебе Эванс? — ревниво спросил Мартлоу.

— Хочу, чтоб он для меня шампанского закупил, которое Reservee pour les officiers[54]. Уж коли он денщик старшего офицера, ему без проблем продадут.

— Сержанта Тозера пригласи, — сказал Шэм. — Он последнее время что-то здорово огорчен.

— Конечно. Только падре сперва разыщу. Потом у нас будет достаточно времени, чтобы найти сержанта; или вы идите поищите его, а я пока подожду падре.

Они быстро проскочили мимо помещений штаба и ротной канцелярии, свернули на боковую улицу, или скорее в уединенный проулок с домами побогаче, и Берн постучал в дверь. Договорившись, что будут ждать его в лавчонке на главной улице, в двух шагах от угла, Шэм и Мартлоу отправились на поиски сержанта Тозера. На стук сперва никто не отзывался, но немного погодя во двор вышла пожилая дама и объяснила, что капеллана сейчас нет, что он будет позже. И очень удивилась вопросу «насколько позже?». Берн лениво прогуливался взад-вперед по улице. Вскоре из дверей одного из домов появился адъютант и, ответив на салют Берна, поинтересовался:

— Вы кого-то ждете?

— Я хотел бы повидать капеллана, сэр.

— Он с командованием батальона. Не думаю, что задержится надолго.

Это обнадеживало. Наконец показалась длинная и худая фигура капеллана. Он не обратил внимания на подходившего Берна и направился прямо к своей квартире. Берн последовал за ним и перехватил возле самых дверей. Капеллан удивился, узнав, что Берн больше не работает в канцелярии. С чеком проблем не возникло, поскольку у капеллана было в достатке наличности, которая предназначалась для нужд столовой. Утром он собирался в Нё-ле-Мин.

— Мистер Клинтон умер от ран сегодня днем. Знаете, несколько дней назад он говорил, что у него предчувствие, что его убьют, если он сейчас окажется на передовой. Я думаю, он рассказал мне это затем, чтобы самому стало легче. Он стеснялся. А когда уходил, выглядел бодрым и, похоже, выбросил все это из головы.

Берн постарался уклониться от разговора с падре об этом происшествии, несмотря на то что падре был одним из лучших, с кем можно было бы об этом говорить. Смутившись, он смог лишь сказать, что очень сожалеет. Странно, но с сержантом Тозером он говорил об этом более откровенно.

— Не знаю, как вы дальше сможете продолжать оставаться таким, как вы есть, Берн, — сказал капеллан, резко меняя тему. — Я полагаю, что даже самых удачливых из нас здесь ждут крутые времена. Будь вы офицером, могли хотя бы иметь некоторый комфорт и хоть немного личного пространства, да и друзей вашего круга. Даже не знаю, как вы можете выносить все это. Есть среди этих людей хоть кто-нибудь, кого вы могли бы назвать другом?

Берн выдержал заметную паузу.

— Пожалуй, нет, — наконец проговорил он. — Не думаю, что могу назвать кого-нибудь другом. Я люблю этих ребят, всех люблю. Кажется, и они меня любят. По большей части они порядочные люди и здорово по могли мне. Есть у меня, конечно, пара хороших приятелей. В некотором роде доброе товарищество может заменить дружбу. Тут другое: тут есть своя верность и привязанность, и я уверен, что со временем все это перерастет в такие чувства, которых дружбе никогда не достичь. Не знаю, может быть, само по себе это и не так уж много, но это вполне возможно. Вам не кажется, что дружба предполагает более устойчивые обстоятельства? Нужно иметь время приглядеться. А здесь такого времени нет, а если есть, то совсем мало. Я, например, не считаю, что отвага — такая уж своеобычная штука, хотя отвага тоже разной бывает. Когда этот паренек, Эванс, услыхал, что полковник остался на проволочном заграждении, он бросился назад, как в пекло, и сделал для него все что мог. Конечно, он уважал полковника, хотя бы за то, что тот считал позором посылать на войну таких детишек и взял его в денщики, дал шанс выжить. Но ладно, пусть это особый случай, но мне доводилось видеть людей, не раз и не два рисковавших своей жизнью ради других. Я не говорю, что все так делают. Похоже, это какое-то спонтанное и неосознанное действие, вроде как ты бросаешься вперед, когда видишь ребенка, который играет на улице и вдруг выбегает прямо под колеса автомобиля. Вроде в этот момент тебе этот парень просто никто, а уже через секунду ты в пекло полезешь за него. Нет, это не дружба. Здесь не имеет значения, кем тебе приходится этот человек, это не имеет отношения к конкретному человеку, это какой-то энтузиазм, если хотите, энтузиазм в лучшем смысле этого слова. Конечно, мы все тут одной веревкой связаны, и у всех нервы на пределе, и мы стараемся помогать друг другу. Ведь то, что сегодня случилось с ним, завтра может случиться с тобой. И все мы завязли в этой войне по самое горло, нам уже не вырваться, и мы знаем об этом.