Интимные места Фортуны - [23]

— Dans le jardin de mon pere les lilas sont fleuris.

Она удивленно повернула к нему румяное лицо с капельками пота.

— Aupres de ma blonde qu’il fait bon, fait bon, fait bon,

Aupres de ma blonde qu’il fait bon dormir…[31]

Но дальше этих строчек он слов не знал. Зато она знала хорошо и объяснила, что дальше там сплошь непристойности. Он понимающе кивнул головой и, радуясь, что удалось зайти с этого фланга, переключил свое внимание на девицу, которая, однако, благоразумно сделала вид, что не заметила его взгляда. Хорошенькой ее можно было назвать лишь с большой натяжкой, но это с лихвой перекрывалось ее цветущей молодостью. К тому же под темными ресницами блестели карие глазки оттенка лесного ореха, те, что становятся чистым золотом, когда в них попадает лучик света.

Вошли два престарелых господина и уставились на Берна с мрачной подозрительностью. Хозяйка и девица суетились, собирая ужин. Каждый раз, как дамы подходили к его столику, Берн с изысканной вежливостью поднимался со стула, что не могло остаться незамеченным и, похоже, все более усиливало подозрительность младшего из старичков.

— Asseyez-vous, monsieur, — произнес он с подчеркнутым сарказмом, — elles ne sont pas immortelles.

— C’est dommage, monsieur[32], — ответил Берн достаточно бойко для своего неуклюжего французского.

Хозяйка вновь одарила его лучезарной улыбкой, и все же уныние от недовольства старичков его здесь присутствием было невыносимым; он взял фуражку, поблагодарил хозяйку за гостеприимство, вежливо поклонился барышне и наконец отсалютовал двум захудалым аристократам столь подчеркнуто педантично, что тем пришлось подняться и выразить признательность за его изысканную учтивость. В полутьме пересекая двор, он усмехнулся, а потом принялся насвистывать мотивчик Aupres de ma blonde, достаточно громко, чтобы его было слышно в освещенной комнате. Как знать, а вдруг завтра ему улыбнется удача.

Девушка немного взволновала его. Она разбудила в нем ощущение нехватки чего-то важного, чувство, которое более или менее отчетливо проявляется у всех мужчин, лишенных женского общества, так что им приходится впадать в крайности, от опасной сентиментальности до явной непристойности. Такой перекос сознания просто необходим, чтобы не свихнуться, поскольку этот голод не насытишь грезами и мечтаниями. В отвратительном трепете от близкой гибели люди инстинктивно ищут любви, потому что им кажется, что только она подтверждает их реальное существование. В окопах это чувство нехватки стирается, но моментально начинает вновь давить на человека, как только он подступает к границе цивилизованной жизни, ибо, по сути, это всего лишь природные потребности мужчины — потребность в пище, потребность в женщине, — естественные потребности, физиология. В окопах все усилия человека направлены на то, чтобы избежать гибели, и это полностью забирает его внимание и силы. По сравнению с заботой о сохранении собственной жизни стремление к насыщению женщиной или едой можно рассматривать как простейший отвлекающий маневр в случайно выпавшую свободную минутку. А в смертельном ужасе боя этим вожделениям вообще нет места — женщина просто перестает существовать, как будто такого понятия просто нет и не могло быть. Потом уже — да. Потом все необузданные страсти, освобожденные битвой, все эти притязания на господство своей единственной и неповторимой воли, которые на некоторое время были подавлены физическим и моральным истощением, вновь оживают. И тогда для них нет более подходящего выхода, чем в упоении физической любовью, гораздо менее мучительной.

К несчастью, на следующее утро им пришлось выступать, и девушка, стоя во дворе, как и другие местные, смотрела на уходящих, испытывая смутное сожаление от потери хороших самцов. Ближе к середине дня в окрестных пейзажах появилось что-то знакомое, и узнаваемые детали, словно проверяя их память, делались все более отчетливыми, пока они не дошли до указателя, сообщавшего, что движутся они в направлении городка Нё-ле-Мин[33], и тогда смутные предположения превратились в предчувствие. Мысли о городе, где по-прежнему имеются приличные условия, где можно приятно провести время, воодушевляли настолько, что маршевая колонна грянула бодрую песню. Они переиначили, по крайней мере частично, слова довольно сентиментальной песенки:

Этих звали из Вэсчерча,

А других из Уэна,

И созвали кучу женщин,

Отодрав всех мэнов.

После таких слов призывы хранить домашний очаг казались сплошным лицемерием. Вступая в Нёле-Мин, они неистовствовали, но когда миновали проулок, ведущий от главной улицы к лагерю, хор голосов уже не был таким убедительным. Когда позади остались огромная гора шлака под конвейерными лентами и крестовины железнодорожных путей, воодушевления в них поубавилось. Впереди, однако, еще сохранялась перспектива довольно приличного Мазенгарба. Но потом и Мазенгарб с его кирпичной пивоварней исчезли за спиной.

— Похоже, опять нас в ебаные окопы ведут, — заорал Минтон, шагавший как раз перед Берном.

— А в окопах щас прям как в жопе, — подытожил Притчард, покорно принимая судьбу.