Интимность и история: семейная драма Герцена в сознании русской интеллигенции - [4]

Шрифт
Интервал

Я сейчас окончил чтением ту часть «Былого и дум», в которой Герцен рассказывает историю своей жены с Гервегом, ее смерть, и т. д. (Мне эту рукопись вручила Тата.) С своей стороны я решительно против печатанья, хотя как читатель не могу об этом не жалеть, ибо все это написано огнем, слезами и кровью — я до сих пор нахожусь в состоянье того особенного нервного трепетанья, которое всегда возбуждают во мне герценовские исповеди[20] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn20}.

И Тургенев, и Анненков не только знали Герценов лично, но и были очевидцами того, как в Париже в 1848 г. завязалась их дружба с Гервегами. Тургенев в письме Михаилу Салтыкову-Щедрину, с которым он также поделился впечатлениями, писал: «Так писать умел он один из русских». Этому утверждению (ставшему знаменитым в позднейшей литературной критике) предпосылался не менее категоричный вердикт: «Жаль, что напечатать это невозможно»[21] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn21}. Анненков согласился с суждением Тургенева о невозможности публикации. Как кажется, главной причиной были опасения ответной акции со стороны вдовы Георга Гервега, Эммы (Гервег умер в 1875 г.), а именно публикации писем Натали Герцен к Гервегу. Анненков писал Тургеневу: «Подумать только, что в руках m-me Гервег находятся еще все письма к ее супругу бедной Натальи Алекс<андровны>»[22] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn22}. В конце концов первое собрание сочинений вышло (в 1875— 1879 гг. в Женеве) без интимного отделения части пятой.

Лишь один из членов семьи решительно выступал за публикацию. Это была Наталия (Натали) Тучкова-Огарёва[23] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn23}. Отношения с нею Герцена — отдельная история. Вкратце: когда Герцен описывал в мемуарах историю своей злосчастной семейной драмы, он был участником другой драмы. Таковой был его роман, а затем и тайный брак с женой его давнего друга и соратника Николая Огарёва, которая была ближайшим другом («близнецом») покойной Натали Герцен. Тщательно укрытая от глаз семьи, друзей и публики, эта вторая драма не отразилась в мемуарах Герцена. В течение многих лет Тучкова-Огарёва не переставала настаивать на том, что Герцен желал сделать историю с Гервегом достоянием публики. Она также уверяла, что он просил ее читать рассказ о драме его детям: «…велел мне читать его и Саше и Наташе — Ольге нельзя было, потому что она не понимала по-русски»[24] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn24}. Отклоняя объяснения детей Герцена как всего лишь предлог, Тучкова-Огарёва заявляла, что действительная причина их возражений кроется в том, что они омещанились: «Они попали в буржуазный круг и тем охладили к себе многих друзей Герцена»[25] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn25}. Что же до писем Натали Герцен к Гервегу, она полагала, что письма эти не сохранились: «…чего же ждут мещанские дети? <...> Это только предлог, и писем Наташи нет уже; кто бережет так прошлое?»[26] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn26} Позднее, в 1894 г., Тучкова-Огарёва изложила свою собственную версию драмы — по настоянию Е.С. Некрасовой, одной из первых исследовательниц жизни Герцена[27] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn27}.

После 1905 г. усилиями М.О. Гершензона, М.К. Лемке, Н.П. Анциферова публикация семейных документов и биографических исследований началась и в России, где имя Герцена долгое время было под цензурным запретом. В 1907 г. наследники Герцена доверили известному историку освободительного движения Михаилу Лемке публикацию собрания сочинений и писем Герцена[28] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn28}. Когда дело дошло до части пятой «Былого и дум», они заколебались. Внук Герцена, Николай Александрович Герцен (сын Александра Александровича Герцена, он, единственный из внуков, знал русский язык), писал Лемке: «В сущности, пресловутая пятая часть не содержит ничего компрометирующего Н. А. И если мы до сих пор не желаем издавать ее, то делаем это во избежание неприятной полемики с наследниками Гервега»[29] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn29}. (Эмма Гервег умерла в 1904 г.) А Михаилу Гершензону (который конкурировал с Лемке за право публиковать личные бумаги Герцена) Николай Герцен представил следующие доводы:

Есть много причин, по которым мы не можем сейчас публиковать пятую часть Мемуаров моего деда: прежде всего, мой дядя Моно не хочет, чтобы его жена узнала что-либо об этой истории. Вы, несомненно, сами помните, что дедушка высказывал некоторые сомнения о своем отцовстве по отношению к моей тетке Ольге. Затем вы знаете, что Гервег предстает там в крайне неблагоприятном свете. Поэтому мы уверены, что его наследники не остановятся ни перед чем, чтобы защитить его память[30] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn30}.

О возражениях мужа Ольги Александровны Герцен, Габриэля Моно (Monod, французского историка и поклонника Мишле), упоминали и другие[31] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn31}. (Какие-либо еще свидетельства о сомнениях Герцена насчет своего отцовства неизвестны.) Один за другим русские исследователи посещали дочь Герцена, Н.А. Герцен, жившую в Лозанне, с просьбой о доступе к рукописи интимного раздела пятой части. Среди них были Е.А. Ляцкий (в 1910 г.) и Н.П. Анциферов (в 1911 и 1914 гг.)[32] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn32}. В 1912 г. и Лемке осуществил свой давно задуманный визит. Отправляясь в Лозанну, он сильно волновался. За годы работы с рукописями Герцена его отношения с семейством Герценов приобрели эмоциональную нагрузку. Он писал Н.А. Герцен:


Еще от автора Ирина Ароновна Паперно
Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Советский опыт, автобиографическое письмо и историческое сознание: Гинзбург, Герцен, Гегель

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения

За последние десятилетия, начиная c перестройки, в России были опубликованы сотни воспоминаний, дневников, записок и других автобиографических документов, свидетельствующих о советской эпохе и подводящих ее итог. При всем разнообразии они повествуют о жизнях, прожитых под влиянием исторических катастроф, таких как сталинский террор и война. После падения советской власти публикация этих сочинений формировала сообщество людей, получивших доступ к интимной жизни и мыслям друг друга. В своей книге Ирина Паперно исследует этот гигантский массив документов, выявляя в них общие темы, тенденции и формы.


«Если бы можно было рассказать себя...»: дневники Л.Н. Толстого

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Кто, что я» Толстой в своих дневниках

В книге исследуются нехудожественные произведения Льва Толстого: дневники, переписка, «Исповедь», автобиографические фрагменты и трактат «Так что же нам делать?». Это анализ того, как в течение всей жизни Толстой пытался описать и определить свое «я», создав повествование, адекватное по структуре самому процессу бытия, — не литературу, а своего рода книгу жизни. Для Толстого это был проект, исполненный философского, морального и религиозного смысла. Ирина Паперно — филолог, литературовед, историк, профессор кафедры славистики Калифорнийского университета в Беркли.


Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.