Интимность и история: семейная драма Герцена в сознании русской интеллигенции - [3]

В написанном в 1866 г. предисловии к части пятой, в которой он намеревался поместить историю семейной драмы, Герцен определил сущность своего проекта (эти слова цитировались с тех пор практически каждым исследователем его мемуаров):

«Былое и думы» — не историческая монография, а отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге (X: 9).

Лидия Яковлевна Гинзбург, видевшая в мемуарах Герцена продукт «сознательного историзма», уходящего корнями в кружки русских гегельянцев 1840-х гг., перефразировала определение Герцена в жанровых терминах; согласно ее характеристике, «Былое и думы» — это слияние автобиографии и истории, или историографии[15] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn15}.

Герцен уверял, что всю книгу он написал для того, чтобы поведать о своей семейной драме. Но когда его мемуары увидели свет, часть, посвященная истории с Гервегом, осталась неопубликованной: она оказалась слишком интимной. Однако подробности семейной драмы были широко известны благодаря сплетням, слухам и легендам, а также художественным произведениям, написанным и друзьями и врагами[16] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn16}. В последующие годы многие люди — от родных и близких Герцена до его далеких читателей и исследователей — приняли деятельное участие в разработке семейной драмы. Поразительно, сколь эмоциональными были эти коллективные усилия.

* * *

Как же проходил долгий процесс оглашения, осмысления и замалчивания «семейной драмы Герцена»?

Нам мало известно о первоначальных планах Герцена и его колебаниях относительно публикации глав о романе Натали с Гервегом. Одно из немногих свидетельств находим в письме Н.А. Мельгунова Герцену от 13 октября 1856 г.:

Ты спрашиваешь, печатать ли интимную часть «Записок»? Как публика, я сказал бы: «Разумеется, печатать». Но вопрос о «приличии» можешь ты один решить: почему бы нет? Большая часть твоих читателей или уже знает или догадывается en gros, что ты мог бы сообщить теперь en détail. Наконец, дело твоего личного такта — найти средину между романтической стыдливостью и цинической откровенностью. А в такте такого рода у тебя недостатка нет[17] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn17}.

Мельгунов ссылался и на сходные мнения, которые высказывались в международном кругу революционных эмигрантов. Различные главы, вошедшие затем в первый раздел части пятой (посвященной событиям 1848—1852 гг.), печатались в герценовских изданиях. Этот первый раздел был посвящен революционной деятельности Герцена, то есть «общему», а не «частному» в его жизни. Публикуя этот раздел в 1859 г. в «Полярной звезде», Герцен озаглавил его: «Запад. Отделение первое. Outside (1849—1852)», тем самым дав понять, что второе отделение, посвященное «Inside» его жизни, готовится к печати. В «Полярной звезде» (в 1856 и 1859 гг.) и «Колоколе» (в 1862 г.) Герцен также опубликовал короткие фрагменты более интимного свойства, которые предназначались для второго раздела части пятой. В частности, в 1859 г. Герцен опубликовал рассказ о кораблекрушении 1851 г., «Oceano nox».

В первом отдельном издании «Былого и дум» (1867) часть пятая была представлена только одним разделом, куда вошли главным образом главы о революции (а также другая версия «Oceano nox»). Слово «Outside» исчезло из подзаголовка. Вместо него было поставлено: «Париж — Италия — Париж (1847—1852)».

Тем не менее Герцен, как кажется, намекал на то, что рассказана не вся история. Так, версия «Oceano nox» 1867 г. состояла из двух отрывков. В первом рассказывалось о «rendez-vous» и примирении Герцена с Натали в Турине в июле 1851 г., при этом не упоминалось об обстоятельствах, которые вызвали бы необходимость примирения. Второй фрагмент содержал в себе рассказ о кораблекрушении, уже известный читателю, дополненный следующим подстрочным примечанием:

Этот отрывок (никогда еще не печатавшийся) принадлежит к той части «Былого и дум», которая будет издана гораздо позже и для которой я писал все остальные... (X: 271).

К моменту смерти Герцена 21 января 1870 г. история его семейной драмы 1848—1852 гг. оставалась неопубликованной. Но интерес читателя к недосказанному (известному многим по слухам) был возбужден очевидными купюрами и намеками.

После смерти Герцена решение о том, публиковать или нет рассказ о семейной драме, зависело от его детей[18] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn18}. Многие годы они колебались. Старшая из двух дочерей, Наталия Александровна Герцен (в семье ее называли Натали или Тата), писала Марии Рейхель в октябре 1870 г.: «Хотели мы одно время печатать V-й том папашиных записок (“Былое и думы”), в котором он говорит о Ницце и об истории с Герв., но оказывается, что еще рано. <...> Рано или поздно надо будет напечатать, так как папаша это желал, — но пока мы отложили еще на некоторое время. Читала ты этот том или нет?»[19] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn19} В 1876 г., когда готовилось к печати первое посмертное издание собрания сочинений Герцена, его дочь решилась просить профессионального совета: она вручила (конфиденциально) копию рукописи Ивану Тургеневу. Тот не замедлил поделиться своим волнением (и рукописью) с критиком Павлом Анненковым: