Интимность и история: семейная драма Герцена в сознании русской интеллигенции - [3]

Шрифт
Интервал

В написанном в 1866 г. предисловии к части пятой, в которой он намеревался поместить историю семейной драмы, Герцен определил сущность своего проекта (эти слова цитировались с тех пор практически каждым исследователем его мемуаров):

«Былое и думы» — не историческая монография, а отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге (X: 9).

Лидия Яковлевна Гинзбург, видевшая в мемуарах Герцена продукт «сознательного историзма», уходящего корнями в кружки русских гегельянцев 1840-х гг., перефразировала определение Герцена в жанровых терминах; согласно ее характеристике, «Былое и думы» — это слияние автобиографии и истории, или историографии[15] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn15}.

Герцен уверял, что всю книгу он написал для того, чтобы поведать о своей семейной драме. Но когда его мемуары увидели свет, часть, посвященная истории с Гервегом, осталась неопубликованной: она оказалась слишком интимной. Однако подробности семейной драмы были широко известны благодаря сплетням, слухам и легендам, а также художественным произведениям, написанным и друзьями и врагами[16] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn16}. В последующие годы многие люди — от родных и близких Герцена до его далеких читателей и исследователей — приняли деятельное участие в разработке семейной драмы. Поразительно, сколь эмоциональными были эти коллективные усилия.

* * *

Как же проходил долгий процесс оглашения, осмысления и замалчивания «семейной драмы Герцена»?

Нам мало известно о первоначальных планах Герцена и его колебаниях относительно публикации глав о романе Натали с Гервегом. Одно из немногих свидетельств находим в письме Н.А. Мельгунова Герцену от 13 октября 1856 г.:

Ты спрашиваешь, печатать ли интимную часть «Записок»? Как публика, я сказал бы: «Разумеется, печатать». Но вопрос о «приличии» можешь ты один решить: почему бы нет? Большая часть твоих читателей или уже знает или догадывается en gros, что ты мог бы сообщить теперь en détail. Наконец, дело твоего личного такта — найти средину между романтической стыдливостью и цинической откровенностью. А в такте такого рода у тебя недостатка нет[17] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn17}.

Мельгунов ссылался и на сходные мнения, которые высказывались в международном кругу революционных эмигрантов. Различные главы, вошедшие затем в первый раздел части пятой (посвященной событиям 1848—1852 гг.), печатались в герценовских изданиях. Этот первый раздел был посвящен революционной деятельности Герцена, то есть «общему», а не «частному» в его жизни. Публикуя этот раздел в 1859 г. в «Полярной звезде», Герцен озаглавил его: «Запад. Отделение первое. Outside (1849—1852)», тем самым дав понять, что второе отделение, посвященное «Inside» его жизни, готовится к печати. В «Полярной звезде» (в 1856 и 1859 гг.) и «Колоколе» (в 1862 г.) Герцен также опубликовал короткие фрагменты более интимного свойства, которые предназначались для второго раздела части пятой. В частности, в 1859 г. Герцен опубликовал рассказ о кораблекрушении 1851 г., «Oceano nox».

В первом отдельном издании «Былого и дум» (1867) часть пятая была представлена только одним разделом, куда вошли главным образом главы о революции (а также другая версия «Oceano nox»). Слово «Outside» исчезло из подзаголовка. Вместо него было поставлено: «Париж — Италия — Париж (1847—1852)».

Тем не менее Герцен, как кажется, намекал на то, что рассказана не вся история. Так, версия «Oceano nox» 1867 г. состояла из двух отрывков. В первом рассказывалось о «rendez-vous» и примирении Герцена с Натали в Турине в июле 1851 г., при этом не упоминалось об обстоятельствах, которые вызвали бы необходимость примирения. Второй фрагмент содержал в себе рассказ о кораблекрушении, уже известный читателю, дополненный следующим подстрочным примечанием:

Этот отрывок (никогда еще не печатавшийся) принадлежит к той части «Былого и дум», которая будет издана гораздо позже и для которой я писал все остальные... (X: 271).

К моменту смерти Герцена 21 января 1870 г. история его семейной драмы 1848—1852 гг. оставалась неопубликованной. Но интерес читателя к недосказанному (известному многим по слухам) был возбужден очевидными купюрами и намеками.

После смерти Герцена решение о том, публиковать или нет рассказ о семейной драме, зависело от его детей[18] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn18}. Многие годы они колебались. Старшая из двух дочерей, Наталия Александровна Герцен (в семье ее называли Натали или Тата), писала Марии Рейхель в октябре 1870 г.: «Хотели мы одно время печатать V-й том папашиных записок (“Былое и думы”), в котором он говорит о Ницце и об истории с Герв., но оказывается, что еще рано. <...> Рано или поздно надо будет напечатать, так как папаша это желал, — но пока мы отложили еще на некоторое время. Читала ты этот том или нет?»[19] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn19} В 1876 г., когда готовилось к печати первое посмертное издание собрания сочинений Герцена, его дочь решилась просить профессионального совета: она вручила (конфиденциально) копию рукописи Ивану Тургеневу. Тот не замедлил поделиться своим волнением (и рукописью) с критиком Павлом Анненковым:


Еще от автора Ирина Ароновна Паперно
Советский опыт, автобиографическое письмо и историческое сознание: Гинзбург, Герцен, Гегель

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


«Если бы можно было рассказать себя...»: дневники Л.Н. Толстого

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Кто, что я» Толстой в своих дневниках

В книге исследуются нехудожественные произведения Льва Толстого: дневники, переписка, «Исповедь», автобиографические фрагменты и трактат «Так что же нам делать?». Это анализ того, как в течение всей жизни Толстой пытался описать и определить свое «я», создав повествование, адекватное по структуре самому процессу бытия, — не литературу, а своего рода книгу жизни. Для Толстого это был проект, исполненный философского, морального и религиозного смысла. Ирина Паперно — филолог, литературовед, историк, профессор кафедры славистики Калифорнийского университета в Беркли.


Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения

За последние десятилетия, начиная c перестройки, в России были опубликованы сотни воспоминаний, дневников, записок и других автобиографических документов, свидетельствующих о советской эпохе и подводящих ее итог. При всем разнообразии они повествуют о жизнях, прожитых под влиянием исторических катастроф, таких как сталинский террор и война. После падения советской власти публикация этих сочинений формировала сообщество людей, получивших доступ к интимной жизни и мыслям друг друга. В своей книге Ирина Паперно исследует этот гигантский массив документов, выявляя в них общие темы, тенденции и формы.


Рекомендуем почитать
Рига известная и неизвестная

Новую книгу «Рига известная и неизвестная» я писал вместе с читателями – рижанами, москвичами, англичанами. Вера Войцеховская, живущая ныне в Англии, рассказала о своем прапрадедушке, крупном царском чиновнике Николае Качалове, благодаря которому Александр Второй выделил Риге миллионы на развитие порта, дочь священника Лариса Шенрок – о храме в Дзинтари, настоятелем которого был ее отец, а московский архитектор Марина подарила уникальные открытки, позволяющие по-новому увидеть известные здания.Узнаете вы о рано ушедшем архитекторе Тизенгаузене – построившем в Межапарке около 50 зданий, о том, чем был знаменит давным-давно Рижский зоосад, которому в 2012-м исполняется сто лет.Никогда прежде я не писал о немецкой оккупации.


Виктор Янукович

В книге известного публициста и журналиста В. Чередниченко рассказывается о повседневной деятельности лидера Партии регионов Виктора Януковича, который прошел путь от председателя Донецкой облгосадминистрации до главы государства. Автор показывает, как Виктор Федорович вместе с соратниками решает вопросы, во многом определяющие развитие экономики страны, будущее ее граждан; освещает проблемы, которые обсуждаются во время встреч Президента Украины с лидерами ведущих стран мира – России, США, Германии, Китая.


Гиммлер. Инквизитор в пенсне

На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.


Сплетение судеб, лет, событий

В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.


Мать Мария

Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.


Герой советского времени: история рабочего

«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.