Интересная жизнь - [7]

Спустившись к почтовым ящикам, он еще некоторое время томился в подъезде, внимательно исследуя двор сквозь щелочку в дверях. Во дворе хмурые грузчики как раз доканчивали разгружать машину. Взявшись вчетвером, они, кряхтя и спотыкаясь, выпучив от напряжения глаза, пятились с последней коробкой в сумрачную глубь магазина.

«В ящике тяжесть, — механически отметил Зайцев. — Трудно простому люду… А с другой стороны, может быть, грузчики слабые…»

Он бы, конечно, еще помешкал, пособирался с мыслями, но грохнул лифт за спиной, снова с верхних этажей залаяла собака, кто-то с кашлем и свирепым клекотом стал выбираться из лифта, и Зайцев скачущим балетным шагом вылетел из подъезда. Здесь, на ослепительном солнечном свету, ощущение громадной перемены в мироздании стало еще более очевидным и ощутимым.

«А вдруг жена мне изменяет! — стукнуло ни с того ни с сего в голове у Зайцева, хотя никакой жены сроду у него не было. — Ставит рога, а мне и невдомек… Бабы очень хитры и по натуре своей скрытны, — рассуждал он, замедляя шаг. — Это давно замечено. Им, в сущности, лишь бы замуж, а там… У них такие помыслы!.. В случае, если это так и я накрою ее с подонком, что делать? — соображал он, прокрадываясь вдоль стены. — Топором?..»

Зайцев представил, как он подкрадывается сзади с топориком в потных ладонях, как вдруг скрипит предательская половица у него под ногой и резко оглядывается на него жена, смотрит страшными, белыми глазами…

— Яду сыпану! — решительно прошептал он и круто завернул за угол магазина.

«А если, не ровен час, откроется? Если вскрытие обнаружит яд? — встревожился он, но тут же себя успокоил: — А тараканов, дескать, морил, а она возьми и выпей по незнанию… Бабы ведь очень неразумны, гражданин судья… Стоп! А вдруг судья — женщина?.. Феминистка…»

И в эту самую минуту, когда он весь был поглощен тяжкими раздумьями, у него произошла очень неприятная стычка с двумя мужиками. Один был толстый и низенький, одетый в бурый армейский бушлат, другой же худой, носатый и длиннорукий, похожий на цыгана.

— Можно огоньку, прикурить? — вдруг задиристо пролаял худой и шагнул наперерез Зайцеву. И шагнул, надо отметить, хищно, широко расставив длинные, цепкие руки в синих наколках. Никакой папиросы, однако, в этих руках не было.

— Виноват! — тонким голосом откликнулся Зайцев, хитрой петлей увернулся от нападавшего и через плечо уже крикнул коротко: — И спешу, и не курю!

— Эх, Жорик, Жорик! Ответишь за слова! — пригрозил в спину ему укоризненный сиплый голос, но Зайцев уже скакал через дорогу.

С автобусной остановки оглянулся он на двух мужиков. Те все еще стояли на прежнем месте и очень горячо о чем-то спорили, тыча ладонями друг другу в грудь и подчеркнуто не глядя в сторону Зайцева. Это было уже серьезно, и об этом следовало бы крепко поразмыслить, но времени на раздумья не оставалось. Толпа уже бросилась осаждать подошедший автобус, увлекая и затягивая с собой и Зайцева.

В библиотеке все было как обычно.

Несколько взъерошенных голов поднялись над столами, тупо поглядели на вошедшего Зайцева обессмысленные от чтения глаза, и скоро все успокоилось. Зайцев сел за свободный стол, развернул перед собой умную толстую книгу и углубился в чтение. Через минуту, однако, какое-то неясное, но сильное волнение стало овладевать им.

«Жорик! — вдруг вспомнил он, поднимая голову и тоскливо оглядывая помещение. — Но почему именно Жорик?»

Закусив костяшки пальцев, он попытался вникнуть в раскрытую перед ним страницу, но смутная неотвязная тревога витала над ним, томила и отвлекала.

«Что-то здесь не то, — думал опять Зайцев. — Не так-то все просто, как кажется… И Жорик этот неспроста… Видимо, есть у них какой-то Жорик, который им сильно досадил, — начал он догадываться. — И этот Жорик — я! Так-так-так-так-так-так…»

Незаконнорожденная эта мысль, радуясь своему появлению на свет, стала проворно утверждаться и обустраиваться в голове у Зайцева. Но внезапно другая, более сильная мысль ударила откуда-то сбоку, сметая все построение: «Да ведь я же никакой не Жорик!.. Вот что…»

Прошла минута, другая…

«Выброшу-ка я все это из головы», — решил Зайцев, наклоняя голову как можно ниже над столом и потряхивая кудрявыми волосами. Но ничего из головы не вытряхивалось, засело глубоко, томило…

Зайцев беспокойно заерзал на стуле, огляделся, отодвинул книгу и начал действовать. Никому не сказав ни слова, он направился к выходу. При этом он несколько изменил походку, сам еще не зная для чего. Руки он прижал к бокам, голову упрямо наклонил к левому плечу, ступал, не сгибая ног в коленях. Никто, впрочем, и на этот раз не обратил на него никакого внимания, только у выхода из здания вахтер, пивший в это время чай с батоном, взглянул на него мельком, но остался совершенно равнодушен.

На улице стало еще жутче.

Зайцев внезапно обнаружил, что теперь он открыт со всех сторон и всякий может его здесь увидеть. Тогда он, по-прежнему прижимая руки к бокам и не сгибая ног, кинулся к перекрестку, где были люди. Но постовой милиционер указал прямо на него полосатым жезлом, и Зайцев поспешил юркнуть за спину какого-то военного.