Интеллигенция в тумане - [18]
Мы не склонны принимать на себя ответственность за нашу историю. Важно также и то, что мы все еще не достигли внутреннего, национального примирения и хотя бы относительного согласия по поводу нашего исторического прошлого. Различные политические и социальные группы имеют собственное представление о российской истории и идентичности. Отсюда невольно напрашивается вопрос, неоднократно задававшийся в нашей научной литературе: можно ли считать нас нацией? Может быть, мы все еще на пути к национальной целостности и свойственной ей рефлексивной зрелости? Но тогда время общего нашего покаяния еще не пришло, мы к нему объективно не готовы.
И одно сомнение — справедливости ради: так ли уж нужно это самое покаяние? Вот японцы особо не заморачиваются по поводу преступлений прошлого. У них паритет: наши преступления мы искупили жертвами атомных бомбардировок. Все, дебет равен кредиту. И забудем об этом. И забыли. А дальше — японское экономическое чудо. Прошлое ему нисколько не помешало. Может быть, самое главное все же — хорошо забыть и тогда прошлое не повторится и, следовательно, отпадает нужда в покаянии? Ведь нынешние японцы не бредят реваншем — значит, прошлое их отпустило? К тому же в японской культуре, как и в культуре Китая, и в чьей-то еще, отсутствует христианское исповедальное начало, потому требование покаяния здесь неуместно.
Наверное, здесь есть над чем подумать. Однако возражу своему сомнению: мы убивали своих. Это первое. Мы все еще читаем Достоевского и машинально говорим: «Господи, помилуй» — это второе. У многих из нас расстреляны или сидели родные и нам все еще больно — это третье. Россия явно не Япония. И поэтому нам не отвертеться.
Source URL: http://www.saltt.ru/node/3075
* * *
Каталония. Час Быка | СОЛЬ
Вячеслав Раков /02 августа 2010
28 июля каталонский парламент минимально необходимым большинством голосов принял решение о запрете корриды с 1 января 2012 года. Это в некотором роде историческое решение: наряду с католицизмом, фламенко и аристократически понимаемой честью коррида — неотъемлемая часть испанского образа жизни. Это Fiesta Brava, «смелый праздник». Или просто праздник, Fiesta. Вспомним одноименный, «испанский» роман Хемингуэя.
В корриде упаковано двойственное восприятие жизни, свойственное классическим испанцам: жизнь становится оправданной лишь в момент предстояния смерти, причем артистического, позированного предстояния. Испанцы не знали бюргерского идеала умеренной и кропотливой жизни, не знали бюргерской трудовой этики. Все свои средние века они провоевали с арабами и потому чувствовали себя скорее воинами, нежели купцами или ремесленниками. Смерть всегда ходила где-то недалеко от них. А лучше сказать, как у Кастанеды, всегда стояла за их левым плечом. В испанской культуре, как мне кажется, она символизировалась черным и красным цветами. Один из них — красный — на флаге Испании. Черный там не представлен, но он не менее важен. Черный — цвет бычьей шкуры, цвет угрозы. Порой это не физическая, а мистическая угроза. Поединок с быком в известном смысле мистериален и ритуален. Это сгущение жизни в традиционном испанском представлении. Черного, воронова цвета — волосы Кармен, которая ведет роковой, любовный поединок с Хозе. Трудно сказать, кто из них «бык», а кто «тореро». Главное, это снова коррида. Любить по-испански — любить до крови: от первой и до последней крови. Красное сопровождает черное: кровь на бычьей шкуре, алый цветок в смоляных кудрях Кармен. Красный подразумевается в строгом, католическом испанском костюме XVI–XVII веков. Это все та же кровь под черным сукном — кровь, готовая пролиться.
Близость смерти — и в испанском католицизме, более строгом, чем у итальянцев, не говоря уже о французах. За веру умирают и убивают. Еще сжигают. Все предельно серьезно — до экзальтации. До экстаза святой Терезы, который совершенно не смог передать великолепный итальянец Бернини. Он у него вышел сладким, оперным и невсамделишным — как многое у итальянцев. В сравнении с испанской итальянская кровь какая-то ненастоящая. Это клюквенный сок в финале «Паяцев» Леонкавалло. Отсюда понятно, почему католицизм для испанцев все еще залог их идентичности. Как и коррида? Возможно, очень возможно. Зачем тогда королю Испании Хуану Карлосу заявлять, что день, когда Брюссель запретит корриду в его стране, станет последним днем пребывания Испании в Европейском союзе?
Как видим, расстаться с Праздником испанцы не спешат: слишком он врос в историческую ткань этой страны. Хотя на них давит ЕС: коррида решительно несовместима с культурными предпочтениями Объединенной Европы; это варварский обычай, подобный гладиаторским боям в Древнем Риме или аутодафе в позднесредневековой Испании. В ответ они находят свои аргументы в пользу сохранения корриды: кроме того, что она является частью испанского культурно-исторического наследия, она не более жестока, чем ежедневное истребление животных. Прежде чем запретить корриду, надо запретить охоту и использование меха и шкур животных в утилитарных и иных целях.
Каталонцы, однако, иной случай. Во-первых, многие из них, если не большинство, не ощущают себя испанцами. И у этого чувства имеются веские исторические основания. История Каталонии существенно отличается от истории основных территорий Испании, в частности Кастилии — исторического ядра испанских земель. Каталонцы говорят на отличном от испанского языке — каталанском. Он родственен провансальскому языку средневековой Южной Франции — языку трубадуров, языку любви. У Каталонии особые отношения с Францией. С начала IX века и до 988 года она входила в Испанскую марку, являвшуюся частью империи франков. Франкофилия — одна из особенностей каталонской истории.
