Интеллигенция - [11]

Дайреджиев обвиняет Н. Островского в том, что «по мере того, как мир смыкается железным кольцом вокруг разбитого параличом и слепого Островского, семейная неурядица борьбы с обывательской родней жены Корчагина начинает занимать центральное место в последней части романа». Где, когда, какими рыбьими глазами Дайреджиев увидел «семейную неурядицу» на «центральном месте» в романе? Все это нельзя объяснитъ только непониманием Дайреджиевым борьбы старого и нового, морали капиталистической и морали социалистической. Трудно объяснить это политической безграмотностью автора статьи «Дорогой товарищ». Это сознательный выпад против молодого пролетарского писателя.

В своей иезуитской критике Дайреджиев не останавливается и перед личным оскорблением Островского.

«Прикованный к койке, Островский не замечает, как мельчает в этой борьбе его Павка». Нужно быть злобным клеветником, чтобы, видя формирование нового советского человека, неумолимую кристаллизацию его большевистской воли и железного характера, назвать это «измельчанием». Апогеем этого грязного пасквиля являются строки: «Типичные черты Корчагина начинают вырождаться в индивидуальную жалобу Островского через своего героя». Превратить боевой клич коммуниста в «индивидуальную жалобу» калеки - до какого цинизма доходил Б. Дайреджиев в своей злобной «критике». Кто, как не сам Островский, говорил: «…В своей дороге я не „петляю“, не делаю зигзагов. Я знаю свои этапы и пока мне нечего лихорадить. Я органически, злобно ненавижу людей, которые под беспощадными ударами жизни начинают выть и кидаться в истерику по углам». (Письмо к П. Н. Новикову. Сочи, сентябрь 1930 года).

Выступить в газете с «публичным вызовом» к писателю Вс. Иванову взять на себя «инструментовку», «техническую шлифовку» и озвучение книги, с тем, чтобы она стала в «уровень» - это ироническое сострадание по адресу незаурядного таланта. Хуже того - это сбрасывание со счетов Островского-писателя.

Конечно, эта травля не могла не возмутить Островского. В своей ответной статье в «Литературной газете» 11 мая 1935 года Островский пишет: «Если вы, Дайреджиев, не поняли глубоко партийного содержания борьбы Корчагина с ворвавшейся в его семью мелкобуржуазной стихией, обывательщиной и превратили все это в семейные дрязги, то где же ваше критическое чутье? Никогда ни Корчагин, ни Островский не жаловались на свою судьбу, не скулили, по Дайреджиеву. Никогда никакая железная стена не отделяла Корчагина от жизни, и партия не забывала его. Всегда он был окружен партийными друзьями, коммунистической молодежью, и от партии, от ее представителей черпал свои силы. Сознательно или бессознательно, но Дайреджиев оскорбил и меня, как большевика, и редакцию журнала „Молодая гвардия“…»

Обвинить в «жалобе» страстно влюбленного в жизнь борца, неукротимого воина-комсомольца, задушить бьющий ключом молодой талант - хуже, чем «пинок в лицо», это значит всадить нож в спину пролетарского писателя. Возведя травлю передовых советских писателей и драматургов в профессию, критик Дайреджиев облил грязью пьесу Н. Вирты «Хлеб наш насущный». Трудно быть равнодушным, когда жалкое отребье реакционных эстетов гурвичей, юзовских, дайреджиевых поднимает руку на тех, кто является гордостью русской национальной культуры, чья жизнь, как подвиг, будет вечным примером в борьбе за дело Ленина-Сталина.

Комсомольская правда, 28 ноября 1950 г.

Правдивая повесть

Началось это с небольшого. Из Смоленщины пришло в редакцию письмо. Преподаватель Тумановской сельскохозяйственной школы инженер Александр Васильевич Амосов рассказал историю Анатолия Щепкина и Галины Чаловой.

Молодые люди познакомились в Доме культуры. Чалова работала лаборанткой по испытанию строительных материалов. Щепкин пока не назвал своей профессии. Был он сдержан, вежлив, культурен, много рассказывал о русском архитекторе Баженове, о живописи и новых книгах. Галина дорожила этим знакомством и предполагала, что Анатолий - студент архитектурного института. Но однажды, когда они шли на стадион, Щепкин обратил внимание девушки на карниз нового дома и сказал, что это его работа. «Так ты, Толя, простой штукатур?» - спросила она разочарованно и сразу же представила его в спецовке, забрызганной известью. Анатолия этот вопрос обидел.

Дальше, как пишет Галина в письме к подруге, произошло следующее:

«Мы шли молча. Разговор уже не клеился. У самого входа на стадион он вдруг повернулся и быстро пошел назад. Так и не сказал мне ни слова, не попрощался. И, как я ни старалась потом помириться, нашей дружбе пришел конец. Толя не хочет больше со мной встречаться».

Рассказ об этой размолвке был напечатан в газете под названием «Ссора». Прочли его тысячи юношей и девушек. Письма начали поступать с заводов, из учебных заведений, колхозов и воинских частей: «Ссора» стала поводом для большого и интересного разговора о рабочей гордости молодых строителей коммунизма.

«…» «Щепкин ведь живет не в Америке», - пишут многие и размышляют: произойди там такая история, простой штукатур не мог бы сказать своей девушке, что он гордится своей профессией, что она нужна для родины, ведь девушка знает, что Белый дом не собирается строить новых гидроэлектростанций, ремонтировать полуразрушенные дома рабочих в Гарлеме и возводить коттеджи в индейских резервациях. Рабочему парню нелегко попасть в университет, нужны деньги. А где ему взять их?