Интеграл похож на саксофон - [22]

Офицер оказался командиром роты нашего же училища, он попал в больницу с серьезным переломом челюсти, и скандал замять не удалось. Володю исключили, отдали под суд, он сидел под следствием в «Крестах», где все его звали Боцманом.

Отсидев срок, он подался на Дальний Восток, шкерил рыбу на траулере. В путину, работая по 16 часов, он случайно отрубил себе палец.

Как-то на Невском я встретил Селищева обозленным, с потемневшим лицом, и вспомнил длиннющую поэму на английском, которую он написал для стенгазеты еще на втором курсе. Поэма была посвящена приключениям курсанта в увольнении и начиналась словами:

To catch a fancy of a girl

You must be shaven, first of all…

По рукам ходили размытые машинописные листки с «Курсантской поэмой», авторство которой уже тогда было утрачено, нынче утерян и текст. В голове у меня сохранились некоторые строфы, которые я, пользуясь случаем, хочу воспроизвести. Жалко, если такие вирши пропадут.

Весна, весна, горит душа.

В лучах микроб о ласке грезит,

В ручьях на щепку щепка лезет,

Сезон любви открыть спеша.

На крышах, трубах, ветхих ветках

Коты ликуют в мирной качке.

Что загс для них? — сарайчик ветхий,

Что алименты? — звук потешный.

Вот так бы жить без злых напастей,

Без осложнений роковых,

Без воплей близких и родных,

Которым честь дороже страсти.

Они пойдут тропой законной,

Затянут живо в круг интриг,

И станет брат наш в краткий миг

Законным мужем дамы оной.

А что такое, спросит он, жена?

Все тот же ОРС проклятый:

Один несчастный прикреплен,

А остальные все — по блату.

Помилуй бог и сохрани

От уз семейных и печали.

Свои бестрепетные дни

Мы кончим как-нибудь, одни.

Придется, правда, от молвы

И с мужем сцену, и тревогу,

И к вендиспансеру — увы! —

Познать тернистую дорогу.

Но это все же лучше, братцы,

Чем самому стрелять в кого-то,

Пеленки мыть к позору флота

И изрыгать всю жизнь проклятья.

К венцу неопытных ведет

Медовый месяц, между прочим.

Женись, вкуси восторги ночи,

Аж кровь обратно потечет,

Аж сердце перестанет биться,

Когда, закончив брачный пир,

Забыв в восторге целый мир,

Ты поспешишь уединиться

С красоткой, ставшею женой,

В тот мир, где нега и кровать,

Сжигаем мыслию одной.

Не строить ночью, а ломать!

Она невинна. Ты недаром

Так долго ждал. И вот она,

Как снег, чиста и холодна

Под сладострастным одеялом.

Мгновенье, два — и ты как пешка,

И ты взываешь: есть ли Бог?

Что это — жизнь или насмешка?

Судьбы безжалостный подлог?

Но ты взгляни на дело смело,

Свои грехи пересчитай,

Смирись и молча продолжай

Друзьями начатое дело.

Смешно, не правда ли? Но это —

Лишь первый пункт твоих невзгод.

Твоя душа, душа эстета,

Еще не то переживет.

Работать будешь, как скотина,

В суете дней уют творя.

Вот тут поймет душа твоя,

Что значит — брак и дисциплина!

Пройдет веселой жизни год.

Все та же музыка и тема.

И в голове твоей проблема:

Петля, могила иль развод!

Были там строки о приезде героя на побывку в родной дом:

И под родительским забором

Ромашки окропил с напором,

Как нас учил майор медслужбы…

Или тема застолья:

И в затуманенном стакане

Поднес он яд к своим губам

И к огуречным берегам

Поплыл в этиловом тумане…

КУРСАНТ ВЕРЕВКИН

По вечерам на площадке у туалетов вспыхивали дискуссии, непременным участником которых был курсант Веревкин. Он живо интересовался межународным положением, знал наизусть фамилии членов ЦК братских стран народной демократии.

В группе всем было известно, что у Веревкина короткие веки и поэтому он спит с открытыми глазами. Порой ночью встанешь, увидишь — страшно, будто мертвец лежит.

У Веревкина был звонкий лирический тенор при полном отсутствии слуха, он самозабвенно пытался выводить любимые мелодии, перевирая все ноты. Однажды, это случилось во время парусной практики на борту баркентины «Сириус» (переделанной потом в плавучий ресторан), Веревкин стоял на вахте у грот-мачты, прямо над каютой капитана. «Сириус» бросил якорь где-то в Рижском заливе, была теплая лунная ночь, темное море сверкало серебром, времени много — ну как тут не петь! Минут через 20 на палубе появился заспанный капитан в белых подштанниках, ночной бриз раздувал его редеющие волосы. «Товарищ курсант, — сказал он с затаенным чувством, — вы очень музыкально поете, но вы мне, — тут капитан выразительно похлопал себе по макушке, — всю плешь проели!»

ДОВОЛЬСТВО

Довольство в словаре Даля это «обилие, множество, богатство, достаток». На военно-интендантском наречии «поставить на довольство» значит обеспечить курсанта питанием и одеждой. Завтрак, обед, ужин. Шинель, бушлат, суконная форма, х/б на каждый день, ботинки, «гады», бляха, ремень, зимняя шапка и фуражка. Мичманка, «мица».

Довольство было бы неполным без денег. Давали и деньги — 5 рублей ежемесячной стипендии. Еще 5 рублей мне посылала мама, поэтому раз в месяц, одетый-обутый, сытый, с десятью рублями в кармане я ощущал довольство. Чувство это проходило довольно быстро, потому что на десятку не разгонишься. Пирожок с капустой и стакан томатного соку в училищном буфете — 20 копеек, билет в кино — 30–50 коп.

Рентабельность советского кинематографа составляла 900 % в год. В интервью бывший зампред Госкино СССР Борис Павленок говорил о том, что кинотеатры в СССР посещают 4 миллиарда зрителей в год. Средняя цена билета была 22,5 копейки, и при кассовых сборах в 1 миллиард рублей со всей киносети получается именно такая цифра. Этого хватало, чтобы вернуть кредит, вести производство, оплачивать тиражи фильмов. Примерно 550–570 миллионов забирало государство в виде налогов. Оставшегося хватало, чтобы делать такие картины, как «Война и мир» или эпопея «Освобождение».