Инсайт - [6]

Это ощущение только усугубилось, когда я увидел Шпиль! Будто жидкая кора планеты, когда-то безумно давно, распираемая чудовищным внутренним давлением, вспучилась огромным прыщом, среди обычных зданий, да так и застыла. Как кулак, грозящий тёмному, равнодушному небосводу. То тут, то там массу застывшей породы пятнали узкие бойницы-окна. Несколько, находившихся в самом низу, сквозь закрывающие их подобия баррикад, светились уже знакомым зелёным светом. На покатой вершине, хищными лезвиями, торчали несколько тонких, болезненно-искривлённых башенок. Мне показалось, что они колышутся, как щупальца гигантской актинии и пришлось опустить глаза – стало дурно. Мостовая тоже преподносила сюрпризы измученной психике: камни будто рябили, перетекая один в другой, некоторые открывали глаза или маленькие зубастые пасти, которые приходилось перепрыгивать. Не знаю, как я не свихнулся. Помогало только отупение от бесконечного бега, да боль в ногах.

Когда до ведущих внутрь горы дощатых ворот оставалось пара десятков шагов, Прибой вдруг резко дёрнул меня за плечо, уводя влево, к двухэтажной заброшке с провалившейся крышей. Остальные уже исчезали в выбитой Улыбакой двери. Вбегая в душную тьму внутри, меня угораздило оглянуться. После этого я едва не потерял сознание от ужаса: Тени, которые мы миновали до этого, гурьбой брели по тротуарам и каждая издавали плачущие, жалобные причитания. Они тянули вперёд руки со скрюченными пальцами и будто звали меня, именно меня. Этот многоголосый вой проникал в разум и окончательно разрушал волю. Но ещё ужаснее были Расколотые. Штук пять их, как чернильные кляксы, стремительно двигались за нами, некоторые прямо по стенам, выбрасывая вперёд крылья тёмной ткани на манер паучьих лап. То одна, то другая Тень, случайно задетая этими «ногами», падала на землю и продолжая плакать, рассыпалась тёмным песком. Последнее, что я увидел, была морда одного из этих чудовищ: сквозь осколки маски, когда-то представляющей собой прекрасное человеческое лицо, высунулись несколько толстых, фиолетовых слюнявых языков и жадно затрепетали, будто пробуя воздух на вкус.

Силы меня окончательно оставили, и я навалился на плечо Прибоя. Подбежал ещё кто-то, подхватил меня под вторую руку и потащил вперёд, к маленькой распахнутой дверце, за которой деревянная лесенка вела вниз, в тёмный подвал. Поджидающий нас Улыбака, как только мы протиснулись сквозь проём, чтобы клубком рук и ног скатиться по крошащимся ступенькам, махнул рукой в сторону коридора (я успел только заметить, что цепочка, которую он не выпускал из пальцев, будто удлинилась в несколько раз, бичом рассекая воздух), дёрнул на себя дверцу и сразу потянул за висящую рядом верёвку. В свете чьего-то грибного фонаря, старое одеяло, привязанное над дверью, развернулось, полностью перекрыв проём. Из-за двери раздался протестующий вой, пробирающий до костей. Я вздрогнул, но ребята вокруг меня (а в случае с Прибоем и Дятлом, с которыми мы скатились по лестнице, и над, и под) ликующе смеялись и выкрикивали в адрес оставшихся за дверью тварей всякие непристойности. Окончательно уверившись по их реакции, что опасность миновала, я тоже стал смеяться. И никак не мог остановиться. Все уже замолкли и смотрели на меня, а я всё хохотал, сбиваясь на визг и прокусывая себе губы. Чувствовал, что задыхаюсь, а глаза будто лопнут сейчас, но не хотел прекращать. Люди вокруг засуетились, что-то говорили, трогали меня. Они ничего не понимали! Я отбивался, пытаясь сквозь хохот рассказать им, что я понял! Что я знаю теперь всё…!

…Пока сильный удар по затылку не заставил меня растянуться на земле. Меня перевернули и многочисленные морщинки с старых брусьях на потолке, мгновенно сложились в сотни маленьких ртов, наперебой рассказывающих мне всеееее, все-все-все секреты. Продолжая заливаться смехом, я потянулся к ним, чтобы услышать.

– Не дёргайся, это поможет! – Улыбака пытался зафиксировать мою голову, пока остальные, навалившись гурьбой, удерживали меня прижатым к полу.

Я попытался откусить ему пальцы (потолок сказал, что это вкусно) и получил ощутимый удар в челюсть. На мгновение задохнулся, и вожак тут же вдавил мне в открытый рот пригоршню графитово-серого порошка. Горечь, страшная горечь! Я пытался вытолкнуть языком прилипший к дёснам порошок, но Улыбака обхватил руками мою голову и, упершись плечом в подбородок, помешал открыть рот. Тело расслабилось разом, резко, будто дёрнули рубильник. От нёба в голову, вниз по спине, к кончикам пальцев закололи сотни маленьких иголочек. Последнее, что я запомнил, проваливаясь в забытье, слова Лисы, положившей мою голову себе на колени, разбирая слипшуюся от пота гриву:

– Наслаждайся приятными снами. Здесь это огромная редкость…

Очнулся я от Звона, но в этот раз он воспринимался каким-то облегчённым. Будто тихий стон узника, которого наконец оставили палачи и подарив хоть какой-то перерыв в бесконечной череде пыток. Сквозь сладкую истому отдохнувшего тела, я услышал сердитые голоса:

– Бл*дь, это не в какие ворота! Кто он тебе?! Извёл на него тройную дозу! Перетерпел бы, а нет, так ножом по горлу, не впервой! Да и…