Иностранный русский - [9]

Разговаривать смысла не было. Они знали, что нарушили устав института и законы Российской Федерации. Я знал, что они нарушили, они знали, что я знал. Вопросы «зачем?», «почему?» и «доколе?» не имели никакого смысла. И так все понятно. Поэтому я просто сжал руку на плече Мохаммада и сказал спокойно, хотя сердце готово было изнутри выбить ребра:

– Все, что у вас есть сейчас с собой, – в унитаз.

Он вытаращился на меня непонимающе. Я повторил по слогам.

– Траву в унитаз. Всю! Быстро! – Показал пальцем на его карман, потом на унитаз и повторил: – Быстро!

Он все понял, конечно же, но замотал головой и сказал с нехорошим смешком:

– Нет. Не понимаю.

Мохаммад снова сделал попытку пройти мимо меня, но я сжал его плечо так сильно, как мог. Удерживать этого парня оказалось отдельным аттракционом. Он был с меня ростом, подтянутый, мускулистый, занимался бегом, – это я выяснил позже, но догадался о чем-то подобном уже тогда. Его плечо едва уместилось в мою ладонь, и ему стоило лишь напрячь мышцы, чтобы моя рука соскочила. Он, конечно, понимал это, но не торопился портить со мной отношения, и я понимал, что он понимает. Парни сзади застыли в нерешительности.

– Мохаммад, – сказал я. – Сейчас делаете, как я говорю. Больше не курите. Проблемы нет.

– Проблемы нет. Все хорошо, – ответил он в свою очередь, восполнив интонацией нехватку слов и грамматических конструкций. «Проблемы и так нет, зря переживаете и отвалите» – вот что он сказал на самом деле.

– Проблема есть, – упрямился я и выставил руку ладонью вверх, демонстрируя, что я жду.

– Вай, преподаватэл. – Он нетерпеливо дернулся, и моя рука слетела.

Мохаммад двинулся на меня, стараясь преодолеть расстояние до двери, его товарищи тоже сделали шаг вперед, и тогда я довольно ощутимо толкнул его обеими руками обратно к стене. От неожиданности он на секунду замешкался, зыркнул на меня, на товарищей и молниеносно кинулся в мою сторону с криком:

– Саша-джан, пачиму проблема делаешь?!

Он подлетел ко мне и начал истерично хватать свою одежду, хлопать себя по бокам, выворачивать карманы. Он по-бабьи верещал и дергал руками, как огородное пугало во время грозы. Приблизившись почти вплотную, парень всякий раз задевал меня то кистью, то локтем, стараясь ударить побольнее, но вроде как выполняя мою же просьбу – демонтировать содержимое карманов. Я отступил на шаг, но Мохаммад тут же приблизился. Краем глаза я заметил, что Захарулла и третий сокурильщик одобрительно улыбаются действиям своего друга. Наконец с воплем «я – нет», Мохаммад хлопнул себя в грудь как кинг-конг в хрестоматийной киносцене, подпрыгнул, выкинул вверх локоть и попал мне прямо в челюсть. У меня на секунду потемнело в глазах, но я быстро проморгался. Парни сзади хохотнули, а Мохаммад вдруг резко отступил на шаг и без тени раскаяния в голосе проговорил:

– Извини, преподаватель, случайно.

Это было уже слишком.

«Не обращайте на них внимания, – советовала Каролина. – Если будут навязывать свои порядки – флай Дубай. Пусть привыкают, что существуют самые разные культуры и уклады жизни».

Мы не обращали. Мы смотрели сквозь пальцы на их привычку устраивать громкие народные вече и караван-сараи по каждому поводу и без повода, на то, что они совались к нам с советами, как учить их русскому языку, на то, что торговались по поводу оценок, что лезли с вопросами личного характера, потому что понятие «частная жизнь» для них было настолько же далеко и эфемерно, как понятие о галактике Андромеды для рядовых землян. Но некоторые вещи прощать нельзя.

Мохаммад сейчас унизил меня. На глазах товарищей. Вот тебе и цена всему их подхалимажу: «Саша-джан, Александр-ага, уважаем очень…» Конечно!

Не думая ни о неравенстве наших сил, ни о субординации и дисциплине, я врезал Мохаммаду. Подумал я только об одном – он явно сильнее, и он не один, поэтому я сделал самое простое из того, что мог сделать: подошел спокойно и, не проявляя никаких признаков агрессии, всандалил ему прямо под диафрагму. Тут главное – точно попасть. А кое-какой опыт на эту тему у меня был.

Мохаммад захлебнулся воздухом, согнулся в три погибели и вдруг отчетливо произнес «Ы-ы-ы-ы». Я уже собирался повернуться к оставшимся двоим, готовый сделать еще пару запрещенных ударов, но они не нападали, и я придумал кое-что получше.

– Вот, – сказал я, похлопав по плечу зачинщика, все еще согнутого в три погибели. – Сейчас ваше «Ы» идеально. А ну-ка скажите: бЫстро вЫбросили траву.

До них наконец дошло, что я не просто их прессую, а жестко издеваюсь. Я сильнее, я – раис. Им понадобилось лишь несколько секунд, чтобы оценить ситуацию, а потом, как по команде, парни опустили веки и… Захарулла достал из кармана небольшой сверток, подошел к ближайшему писсуару у стены, вывалил содержимое, а бумажку выбросил в мусорное ведро. Раздался звук смываемой воды, и парни с сожалением посмотрели, как трава в смачно чавкающем круговом танце уплывает в канализацию. Как ни в чем не бывало мы разошлись по кабинетам. Урок прошел хорошо. Я торжествовал.

* * *

– А у вас уже были настолько дикие студенты? – поинтересовался я у Каролины после занятий.