Иногда корабли - [14]

Ужасно юный с ужасно черной прической

Берет с собой пешехода. На этой ноте

Бубенчик заходится скрипкой. И вот пока

Они успевают, а все остальное – черт с ним,

Господь несет им еды на кончике ногтя,

Похожий на шарик, букашку или жука.

Осенние яблоки

1.

Мой единственный брат, у меня проблемы,

Я неплохо ем и смотрюсь не бледно,

Просто где-то внутри у меня болело,

А теперь чудовищно не болит.

Я хожу по тропинкам большого сада,

Я пою под нос, я смеюсь надсадно.

Мой единственный друг, у меня засада,

И меня не спасти без твоих молитв.

Этот город подходит мне, как перчатка,

Я умею ступать по его брусчаткам,

Я шагаю четко, я молодчага,

Я его шестереночный точный ритм.

Я знаток всех старушек, всех побирушек,

Но любую последовательность рушит

Этот пасмурный день у меня снаружи,

Этот странный закон у меня внутри.

Он родной – от мечетей и до костелов,

Я могу гулять до густых потемок,

Он порой называет меня «котенок»,

Он бросает мне крошки, как воробью,

Он меня привечает средь разных прочих,

И горячим днем и холодной ночью,

Треплет челку, ласкает меня: «Щеночек,

не ходи далеко, а не то убьют».

Мой закон внутри – он не гаснет, тлеет.

Может быть, я бы стала тебе милее,

Если б нынче не шла по сырой аллее

По колено в мерцающем серебре.

Шестеренка, сестренка. Грядет ноябрь.

Засыпают наяды. Ты знаешь, я бы

С ним осталась. Мой брат, повелитель яблок,

Что с тобою станется в ноябре?

2.

Под ногами трава шелестит бумагой,

Может, боги хотели мне дать ума, да

Перепутали имя. Шумит громада

Городского леса в скупых огнях.

Я могла бы быть хороша собою,

Пить вино и вскидывать бровь соболью.

Мой закон запрещает мне звать любовью

Не того, кого я хочу обнять.

Обладатель улыбки и теплых рук, ты

Был на стреме. Мы воровали фрукты,

Я свистела мотивчик червоной руты,

Корни яблонь сплетались в лаокоон.

И не то, чтоб нуждались в нехитрой снеди,

И не то, чтоб хотелось украсть, посметь, но

Если нужен шанс убежать от смерти,

То, пожалуй, яблоки – это он.

Золотые яблони королевства

Шелестят листвой. Мне, пожалуй, лестно

Быть своей в этом городе страшных лестниц,

Крупных улиц и маленького метро.

Мой любимый брат на планетном шаре,

Мой закон, увы, мне всегда мешает,

Ни один параграф не разрешает

Называться любимой твоей сестрой.

Лучше б вовсе не были мы знакомы.

Барабанит дождь ледяной подковой

По угрюмым строениям поселковым

И по гордым зданиям городским.

По портовым постройкам, подъемным кранам

Рассыпает сотни мельчайших гранул.

Не крестился мужик – значит, гром не грянул,

Из семян не вылупились ростки.

Повелитель яблок, ты пахнешь сидром,

Ты жесток к свободным и ласков к сирым,

Пред последним бессмертным своим кассиром

Извинишься и скажешь: «Приду к восьми».

Не давясь слезой, не давя на жалость,

Ты уходишь, закат за тобой пожаром.

Даже смерть говорит: «Подожду, пожалуй».

И смущенно просит: «С собой возьми»?

Подворотен ветер тяжел, отвратен,

Подожди меня, мой любимый, братик,

Пусть мой долг тебе уже троекратен,

Пусть ты зол, ироничен, игрок, позёр.

Я опять наступаю на те же грабли,

Невесомо в небе висит кораблик,

Мой единственный брат – повелитель яблок,

Почему мне все время так не везёт?

3.

Я взрослею, я не прошу остаться,

Да и ты не молод. Почти что старцы,

Мы спускаемся вниз, в суматоху станций,

И расходимся, скуку неся наверх.

Но когда ты уйдешь от моих литаний,

От моих полночных к тебе летаний,

Пусть приснится тебе дождем налитая

Золотая яблоня в синеве.

Мой закон разрешает мне что попало,

Например, бродить по листве по палой,

Разрешает с кем-то казаться парой

Только понарошку, не навсегда.

Разрешает стать наконец-то взрослой,

Разрешает с сердца сдирать коросту,

Мой закон формулируется просто:

Будь всегда шестеренкой города.

Боги дали мне все, только вот ума, жаль,

Не досталось. В траве суета бумажек.

Смерть наметит четко – и вновь промажет,

Попадая в яблоко-оберег.

Не жалейте меня, за него молитесь,

Задрожат миражи станционных литер,

Мой любимый, мой яблочный повелитель,

Что с тобою станется в ноябре?

Плохие рифмы

Не видел подругу где-то с десяток лет,

Написал ей: эй, подруга, ну как дела?

Буду проездом, хотелось бы повидать.

Получил ответ:

Вашей подруги нет,

Извините, она сегодня как умерла.

И подпись: мать.

И нет, не любил, но была же тепла, жива,

Ежедневно стирала подошвы: работа-дом,

Жила-была-работала. Умерла.

Одинаковые слова,

Кружок театрального мастерства,

Когда-то рассвет над городским прудом,

Собачий лай.

Помочь? Остальные как? Написал и стер,

Помню, как звали, и сколько было сестер.

Жила-была, а больше не будет быть.

Аня, Люда (ее называли Лю).

И нет, не любил, чего там было любить.

Теперь люблю.

О любви

Не будет тебе ни слова, ни пустыря,

Ни старых друзей, ни нового словаря,

Не будет тебе ни элоя, ни дикаря,

По-честному говоря.

Не будет тебе ни котлов, ни колоколов,

Ни ангельских крыльев, ни на колу голов,

Ведь ты – обычный рутинный дневной улов,

Который не стоит слов.

Не будет ничего, чего нет вокруг,

Ни жгучего горя, ни боли, ни теплых рук,

Когда ты откроешь окно – вот нехитрый трюк,

Когда приготовишь крюк.

Поскольку все то, что ты – это лишь сейчас,

Сквозняк в переходе, слеза, на ветру свеча,

Условный стук, которым в окно стучат,

Остывший под утро чай.

Когда ты был мал, казалось, что ты велик,