Инкубус - [23]

Детям восемь. Значит, прошло почти девять лет, как началась вся эта история. История – такая, что не только описать, а даже трудно придумать название.

Последний раз Док видел Олафа незадолго до рождения детей, когда тот приезжал в только что отстроенную усадьбу. С тех пор Олаф ничем не проявлял себя, за исключением редких электронных писем. Причем подписывался он не иначе как «Джонатан Ливингстон»[20], в чем Док усматривал немалую долю издевательства. Судя по тому, что в коротких записках содержались сведения, позволявшие бизнесам Дока зарабатывать немалые деньги, контракт между ним и Олафом оставался в силе. Несмотря на то, сколько лет прошло. И прошло безрезультатно. Док дословно помнил фразы, какими они обменялись в конце последней встречи.

– Нужна энергия. Достаточного качества, достаточной доступности и в достаточных количествах, чтобы запитать защитные технологии. И вот тут все обстоит гораздо хуже.

– А разве может быть что-то хуже того, что вы мне рассказывали раньше?

– Может. Может и есть, Док. Если про барабанчики наши сведения отрывочны, но у нас в руках, тем не менее, есть работающая технология, то с энергией – у нас нет ни установок, ни достаточного опыта для их создания.

– Что же делать?

– Решать задачу. Любой ценой. Потому что без ее решения все, что мы с вами затеяли, бессмысленно.

Док был человеком системным и прагматичным. Поэтому к решению задачи подошел системно – по крайней мере, ему так казалось. Начал с изучения документов. Их немного – листов пятьдесят. Чертежи, графики, какие-то схемы. К тому же некоторые копии страниц выглядели так, будто оригиналы начали уничтожать, но не успели довести дело до конца.

Одно было понятно. Речь о генераторе энергии, работающем не на топливе. Тогда на чем же? На чем-то другом. На чем-то, что дает энергию на пустом месте. То есть об устройстве, работающем с коэффициентом полезного действия больше единицы, выше ста процентов. Иными словами, о вечном двигателе.

Здравый смысл, стержень разума и сознания Дока, отказывался подчиняться. Википедия поддакивала: почти двести пятьдесят лет назад Парижская академия наук приняла решение не рассматривать проекты вечного двигателя из-за очевидной невозможности их создания. Так зачем вообще удостаивать внимания то, чего нет и быть не может?

Однако окружающая реальность жестко входила в клинч со здравым смыслом. Точно так же не может быть барабанчиков. Не может быть моющих прямо сейчас автомобили в гараже Алеко и Малеко, да и самого Олафа.

Их не может быть. Но они есть! Значит, дело не в этом. А совсем в другом. В чем? В том, что рабочая гипотеза, картина мира, какую обслуживает здравый смысл, неполна или ошибочна. И есть только один выход: нужно отбросить текущую картину и создавать новую. Создавать на пустом месте. Легко сказать. Что у меня в активе? Копии какой-то совершенно разрозненной полусотни листов. А в пассиве? В пассиве – полное отсутствие не то что знаний, а даже обыкновенного понимания предметной области. Значит, именно с него и следует начать: «пойди туда, не знаю куда».

Док полез в интернет. Думал, месяц-другой – и станет понятно, где копать, куда двигаться. Наивный! Буквально с первых дней начались странности. За канонизированными портретами великих ученых прошлого оказалось, при самостоятельном рассмотрении, а не пересказе написанных о них книг, совсем не то, что им теперь приписывали. Чего стоила хотя бы фраза «я посвятил свою жизнь тому, чтобы приблизить то время, когда физические и химические процессы будут считаться единым процессом», сказанная Дмитрием Ивановичем Менделеевым.

Дальше – больше. Оказалось, что Михаил Васильевич Ломоносов, персонаж парадоксальный и, вполне возможно, во многом собирательный и домысленный, обнаружил нечто, чему он дал название «теплород». Ломоносов также сформулировал главный закон тождественных – то есть обратимых! – свойств теплорода, а именно: видоизменение и сохранение «энергии-массы». Он считал, что энергия и масса есть обратимые состояния теплорода. Ни много ни мало – энергия и масса могут переходить друг в друга.

Конечно, можно было списать все экзотические высказывания на искажения, вкравшиеся в тексты с прошествием времени, если бы не один вопиющий факт. Факт заключался в том, что Менделеев не начинал свою периодическую таблицу элементов с первого номера, с водорода – он начинал ее с нулевой позиции, и ее занимал… теплород. Правда, потом – неизвестно, когда точно и кем именно, – таблица оказалась подчищена и теплород из нее исчез.

Три года у Дока занял только процесс инициального поиска ориентиров. Тяжело искать черную кошку в темной комнате. Предшествующая официальная история цивилизации так и требовала добавить к высказыванию «…особенно если ее там нет», но всякий раз, когда опускались руки, перед глазами вставала грустная усмешка Олафа – «любой ценой!» – и он приказывал себе двигаться дальше.

Постепенно, очень медленно, мелкими шажками, по мере изучения доступных отрывочных публичных архивов, у Дока начала складываться новая система рабочих гипотез. Теплород никуда не делся – о нем просто перестали упоминать. Почему? Ответ пришел оттуда, откуда не ждали, – из изучения бытовых фотографий конца восемнадцатого – начала девятнадцатого веков. Системы освещения и отопления жилых помещений тогда выглядели совершенно иначе, чем ныне их пытались представить официальные историки. Некая энергия, заполнявшая окружающее пространство, собиралась и фокусировалась оригинальными инженерными системами, вмонтированными в стены домов, и затем, после преображения в тепловую и электрическую, использовалась для нужд отопления и освещения. Никаких стосвечных коптящих люстр в залах дворцов и усадеб не существовало и в помине – все было устроено совсем иначе. И это было только первое из череды прозрений, посетивших Дока.