Инкуб. Книга 2 - [41]

Наконец ноары передали арестантов гарнизону крепости, и небольшая процессия во главе с угрюмым рябым тюремщиком двинулась вглубь одного из приземистых зданий. Их путь пролегал по извилистому коридору с многочисленными совершенно одинаковыми поворотами и вскоре де Фокс окончательно запутался — обратная дорога к свободе оказалась такова, что её было невозможно запомнить.

Когда они оказались в тюремном блоке первым в одну из камер отправили Вагабундо. Рябой тюремщик с ним не церемонился и, загоняя внутрь, дал ему пинка для скорости. Затем настала очередь де Фокса. Поймав его предостерегающий взгляд, тюремщик не решился его пнуть, но когда он замешкался, тот поднял ручищу и пихнул его в спину. Толчок оказался настолько сильным, что сиятельный граф влетел внутрь камеры и, не удержавшись на ногах, проехался по каменному полу. Довольный собой тюремщик утробно хрюкнул и загремел ключами, отрезая своего высокородного арестанта от свободы и, что ещё хуже, от надежды на её получение в обозримом будущем.

В отчаянии де Фокс вскочил на ноги и забарабанил в дверь, прекрасно понимая бесполезность своего занятия. Опомнившись, он выглянул в зарешеченное окошечко. Откуда-то издалека ещё доносились голоса стражников, перекрываемые натужным кашлем тюремщика, и виднелся слабый отблеск факелов, но вскоре и это исчезло, и в коридорах тюрьмы воцарилась темнота и тишина. Де Фокс крикнул и напряг слух, но никто не отозвался на его зов. Вагабундо был довольно далеко, а другие узники ничем не обнаружили своего присутствия.

С тяжёлым сердцем граф повернулся и оглядел место, в которое его забросила судьба. Насколько позволял рассмотреть слабый свет, пробивающийся сквозь зарешеченное окошко, находящееся под самым потолком, его узилище было очень высоким, но довольно узким. Но самое скверное заключалось в том, что в этом рукотворном ущелье было сыро, холодно и жутко воняло.

Исследуя камеру, де Фокс пошёл вдоль её стен. В одном из тёмных углов он споткнулся обо что-то железное и массивное. Уже догадываясь, что это, он присел, и его пальцы наткнулись на цепи с оковами, прикреплённые к стене. От этой находки у него ёкнуло сердце. «Карамба! Неужели будут пытки?» — подумал он с тоской, и по его спине пробежал озноб при воспоминании о том, в каком виде предстала Вероника де Коста — его невеста, попавшая в застенки инквизиции.

Результат обследования оказался малоутешительным. В камере не было ничего, кроме сырых стен, оков с цепями и лежака на полу, который, судя по запаху, основательно сопрел от долгого употребления. Опрометчиво опустившись на него, де Фокс передернулся от отвращения, когда его рука угодила во что-то скользкое и вонючее. Сообразив, что предыдущий узник не затруднял себя походами к отхожему месту, он с проклятиями вскочил на ноги. После этого он обнаружил дыру в полу, которая служила уборной. Оказалось, что именно из неё постоянно тянуло жуткой вонью и холодом. Брезгливо морщась, он попробовал вытереть испачканную руку о стену, но именно в этом месте камень оказался не только мокрым, но и склизким от какой-то дряни, сумевшей вырасти даже в таких условиях.

Постепенно напряжение ушло, и де Фокс задрожал от холода. При обыске у него отобрали куртку и жилет, напичканный потайным оружием, и он остался в одной тонкой рубашке на голое тело.

Борясь с отчаянием, граф замер посередине камеры и, не зная, куда приткнуться, растеряно огляделся по сторонам. Избалованный богатый аристократ впервые попал в такие жуткие условия. На фоне этой камеры городская каталажка, в которой они сидели с Юлианом, теперь казалась ему королевскими покоями. Там хотя бы было сухо и тепло, не говоря уж о развесёлой компании, скрашивающей невольный досуг.

Но деятельная натура не дала ему долго предаваться унынию. Плюнув на чувство гадливости, он распотрошил вонючий лежак и после долгих стараний ему удалось набрать небольшую охапку сухой соломы. Лечь было не на что, и серый утренний рассвет застал его сидящим посредине камеры.

При звуках загремевшей связки ключей и ругани тюремщиков де Фокс встрепенулся. Но, увы! В окошечко ему выдали деревянную миску и кусок черствого хлеба. Этим дело и ограничилось. Никто не вызвал его на обещанный допрос, где он первым делом собирался предъявить свои претензии к содержанию узников. Граф с отвращением посмотрел на мутную баланду неизвестного происхождения и, борясь с желанием выплеснуть её в отхожее место, выпил до дна, предварительно размочив в ней хлеб. Ближе к ночи он порадовался своей предусмотрительности. За целый день это оказалось единственной пищей.

Вскоре обнаружилось, что они с приором не единственные узники Тайного департамента. Ближе к полудню из коридора раздались нечеловеческие вопли, а следом за ними донёсся запах горелого мяса и де Фокс отпрянул от окошечка. Некоторое время он с замиранием сердца прислушивался к бряцанью железа и тяжёлым шагам в коридоре. Но палач со своими подручными ни разу не остановился у его камеры.

Ближе к вечеру крики смолкли. Утомившийся палач отправился на заслуженный отдых, но де Фоксу довелось увидеть результаты его работы. Когда в коридоре раздался шум, он снова выглянул в окошечко на двери. Ожесточённо ругаясь со стражниками, которые не хотели им помогать, подручные палача тащили изуродованный труп мужчины. В свете факелов было трудно разглядеть, что они сделали с бедолагой, но окровавленная спина с содранной кожей и неестественно висящие конечности заставили графа согнуться в приступе рвоты. Ему приходилось убивать, но одно дело убийство в бою или на дуэли и совсем другое — извращённое издевательство над человеческой плотью.