Инклюз - [7]

Что-то (возможно, осторожность) подсказывало мне, что следует подползти к постройкам по-пластунски, но что-то иное (вероятно, здравый смысл) отсоветовало ползти ужами, и мы вскоре приблизились к складу, перебегая и, то и дело, застывая, чтобы прислушаться и присмотреться.

Склад казался необитаемым, что необычайно странно. Все же, не доверяя своему первому впечатлению, оставив Ирину в темном закутке между ящиками и стеллажами, я довольно подробно исследовал это помещение или, правильнее сказать, ангар, так как он был похож на половинку цилиндра, лежащую на боку, и выстроен из гофрированных алюминиевых листов.

Не обнаружив никого, я вернулся за Ириной и — о, какое досадное непослушание с ее стороны! — она не осталась там, где я просил, а вышла наружу. Это было явственно видно по следам, оставленным ее туфлями, измазавшимися в жирном суглинке по дороге от забора к ангару.

Встревоженный, я выскочил за дверь, готовясь к самому страшному: тому, что Ирина захвачена врагом (кто он? Возможно, привратник, поддержавший ранее действия Леопольда?) Но нет, Ирина просто сидела на корточках возле стены и наблюдала за окнами кухни-столовой, сама разумно оставаясь укрытой от взглядов.

Слегка попеняв ей, я попросил впредь согласовывать действия. Ирина терпеливо выслушала мое порицание, вслед за чем сказала:

— Не гунди, пожалуйста. Там кто-то ходит. Один. И больше, по-моему, здесь нет ни души. Чудно? И не слышно никого.

— Чудно, — согласился я. — однако то, что больше мы никого не заметили не означает, что их здесь нет. Отсутствие доказательств — не доказательство отсутствия.

Пристроившись рядом, я, в свою очередь, принялся наблюдать, полагая, что, возможно, то, что не открылось взгляду Ирины, будет доступно моему. Обнаружив, что Иринин талант наблюдателя ни в чем не уступает моему, а, проще говоря, что кроме слоняющегося по кухне человека, больше никого не видно, я принял решение проникнуть туда и выяснить, кто этот человек и не у него ли мой портфель (раз уж именно портфель был поводом для нашего предприятия, хотя слов Леопольда я не забыл).

Переходить открытое место, где нас легко можно заметить через окна, было бы неверно, и мы сперва обошли ангар-склад, затем миновали жилые вагончики и вышли к кухне со стороны торца, где не было окон, а только дверь.

Мы не стали проверять заперта ли она, все равно входить так — значит подставиться. Над дверью имелся бетонный козырек с фонарем, полагающимся для освещения крыльца в вечернее время. На этот козырек я сперва подсадил Ирину, причем в какой-то момент это напоминало балетное па или элемент фигурного катания (козырек располагался высоко, а Ирина не хрупкого, но легкого сложения), а затем не без ее помощи вполз сам.

Добраться до крыши, стоя на козырьке, не составило никакого труда, практически, как шагнуть на высоковатую ступеньку. Уже занесши ногу для этого шага, я был остановлен Ириной. Хвала ее сообразительности! Крыша была крыта железом, и шаги обутого человека были бы явственно слышны внутри. Мы разулись, после чего, бросив взгляд на грязную с выступающими задирами и потеками неприятного вида крышу, я отдал Ирине свои носки, чтобы она надела их поверх чулок (мы были достаточно близки, она не побрезговала).

Так, ступив босиком на крышу, и, стараясь ступать нежно, как крадущееся животное, я, не обращая внимание на чувство отвращения, возникавшее, когда я наступал в птичий помет и иные не определяемые с такой уверенностью субстанции, добрался до люка, ведшего (лучше "ведущего") вниз в кухню. Ирина неотступно следовала за мной.

Последний раз, как мне кажется, люком пользовались при покраске крыши, а, судя по ее состоянию, это случилось не меньше года назад. Снабженный прямоугольной ручкой из железного прута, люк не поддался ни моим усилиям (хотя я и напрягал все силы), ни нашим совместным. Пришлось, скрепя сердце, выколупывать ржавчину из щели под крышкой люка лезвием перочинного ножа. Нож придется затачивать и полировать заново, зато после этой утомительной операции мне удалось открыть люк. Крышка, благодаря плавности моего усилия, открылась медленно и скрипнула едва слышно.

Просунув голову в люк и убедившись, что ни под ним, ни поблизости никого нет, я сел на его край и соскользнул, придерживаясь руками, вниз. Поступая нечестно, но из соображений лучшего, я не стал помогать спускаться Ирине, понадеявшись, что она вынуждена будет ожидать меня на крыше пока я произвожу рекогносцировку. Забегая вперед — напрасно я думал, что мои слова, обращенные к ней у стены склада, возымели свое действие.

Полигон обслуживало (не в этот странный день, а обычно) изрядное количество людей, питание которых было организовано централизованно. Следствием чего являлся размер плит и баков, увиденных мной, когда через приоткрытую дверь я проник в варочное помещение. Кастрюли были армейского образца: массивные пароварки, утопленные в цилиндрическое основание, способные к наклону, но не к перемещению (и похожие на смышленого робота из ставшей вскоре популярной кинотрилогии.) А также простые алюминиевые баки вместимостью около сорока литров, помеченные сочетанием букв и римских цифр, нанесенных на их наружные стенки красной краской. На той надписи, что была обращена прямо ко мне, с неясной угрозой значилось "мясо". Угроза, вероятно, исходила не от самого слова, а от пьяноватой лихости, с которым оно было начертано краплаком на сером кастрюльном боку.