Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены - [3]

Поэтому он очень удивился, когда тридцать три года спустя Ингрид Эдстрём, тогдашний исполнительный директор Института кино, позвонила ему и пригласила на церемонию вручения “Золотого овна”. Она коротко сообщила, что это имеет касательство к Бергману, и добавила: “Я вызову вас на сцену и предоставлю десять секунд на благодарственную речь”.

Как выяснилось, в тот год Ингмар Бергман решил наградить своего давнего оператора престижной бергмановской премией. Таким способом режиссер после стольких лет принес извинения, но сам не появился, не вручил лично знак запоздалого примирения, сидел дома, в квартире на Карлаплан.

Я побеседовал также с финном Ральфом Форсстрёмом, в ту пору приглашенным сценографом Стокгольмского городского театра. “В маленькой стране возле личности вроде Ингмара Бергмана с легкостью создается этакий придворный круг, – сказал он. – Его значимость преувеличивают, вот в чем проблема. Думаю, Бергман даже не всегда это осознает. Тут как с президентом Кекконеном, народная мифология в конце концов превратила его в “диктатора”. Шведская марка – Ингмар Бергман. Для вас он более ходовой товар, чем королевская семья. Потому вы им и козыряете”.

Наконец, я взял интервью у Биргитты Кристофферссон, которая в те годы занимала пост начальника информационного бюро и главного маркетолога Драматического театра. Она остановилась на важности культа звезд в США, почти не уступающем по значимости самой кинематографии:

Когда приезжает Лена Улин, заказывают лимузины. Она добилась star quality[2], и от нее ждут соответствующего поведения. Так что если Ингмар Бергман тяжел характером и доставляет трудности, пусть его, ради бога! О’кей, ему требуются ассистент режиссера и особое место, где после репетиций можно устроить “разбор полетов”. Он хочет, чтобы все было на высшем уровне, чтобы к технике не придраться. Но здесь же нет ничего плохого, верно? Что он, собственно, делает? Ставит в Драматическом пьесу за пьесой, каждый день ровно в десять приходит в театр и жутко нервничает перед каждой премьерой.

Пожалуй, все обстояло так, как говорил Оке Сандгрен: “Не будь у нас Ингмара Бергмана, нам бы его очень и очень недоставало”.

Итак, после публикации статьи минуло двадцать лет. Мне кажется, она вполне правильно отражает тогдашние представления об Ингмаре Бергмане. На этом фоне я и хотел бы теперь обрисовать и обсудить Ингмара Бергмана, но в первую очередь не как режиссера и драматурга. О режиссере и драматурге уже писали несчетные исследователи и журналисты; в Швеции, пожалуй, стоит назвать прежде всего Йорна Доннера, Марианну Хёк, Маарет Коскинен, Хенрика Шёгрена, Биргитту Стеене, Вильгота Шёмана и Микаеля Тимма.

Поэтому я решил обратиться к Ингмару Бергману как частному лицу – сыну, любовнику, мужу, отцу. Мне всегда казалось интереснее попробовать разобраться в человеке из плоти и крови, а не копаться в отпечатках его личности, в случае Бергмана – в его фильмах и театральных постановках. Если понимаешь, что за человек стоит за произведением, зачастую легче понять и само произведение как таковое.

И вот, когда я стал читать дневники Карин Бергман, словно бы настежь распахнулись двери пасторского дома, открыв передо мной картины, повергшие меня в удивление. В том, что сам Бергман писал о своих детских и отроческих годах и об обстановке в семье, которая формировала его, неизменно присутствовал вымысел: зритель/ читатель не всегда знал, что основано на фактических событиях, а что представляет собой подправленную версию Бергмана. Вдобавок многие сведения, содержащиеся в записках матери, режиссер отфильтровал. Он держал в своих руках инициативу постановки проблем и преимущество трактовки. Когда же я увидел, что писала сама пасторша, передо мной как наяву предстал Бергман – ребенок, подросток, взрослый, – увиденный глазами другого человека, а не его собственными.

Читать дневники Карин Бергман – задача нелегкая. Это тетради маленького формата, исписанные старомодным, мелким, порой почти неразборчивым почерком.

Чернила во многих местах выцвели. Большим подспорьем здесь стали три разных издания дневников, подготовленные Биргит Линтон-Мальмфорс. Я мог читать наперекрест, сравнивая оригинал с ее подборками, и обнаружил важные дополнительные сведения. Семейный архив содержит также уникальное собрание писем, открыток и речей, переписанные экземпляры которых вручали всем членам пасторской семьи.

Вероника Ролстон, внучка Карин Бергман, оказывала мне неограниченную поддержку в кропотливой работе с архивом. Если б не ее великодушная точка зрения, что архивные материалы должны быть доступны в принципе любому интересующемуся человеку, написать эту книгу было бы невозможно, ведь именно к такому выводу подводит, в частности, нижеследующее.

Официальный бергмановский архив занимает диаметрально противоположную позицию. Он находится в управлении Фонда Ингмара Бергмана, учрежденного Шведским институтом кино в сотрудничестве с Королевским драматическим театром, Шведским телевидением и кинокомпанией “Свенск фильминдустри” и ставящего перед собой задачу беречь, хранить и предоставлять информацию о собранных там художественных произведениях Бергмана. Однако доступен этот архив не каждому, хотя частично финансируется из общественных средств. Тот, кто хочет в него заглянуть, должен ходатайствовать об особом разрешении, которое, согласно дарственному документу самого Бергмана, могут получить только “исследователи, а также видные журналисты и писатели”.