Инга - [24]

Нужно удержаться и не променять это ценное на обыденный летний флирт. Он видел, он ее чувствовал. Чуть-чуть нажать, и ее клятва развеется в жарком, ленивом, все разрешающем воздухе южного лета. Такой соблазн… Даже сейчас, когда солнце присело на край далекой горы, и все вокруг тихое, бронзовое и такое значительное.

Искоса посмотрел на ее согнутую спину. Такой соблазн. Может быть, он успеет, и она скажет ему, после плавного быстрого приручения это свое дивное «ах», наверное, так берут своих косматых мужей дикие красивые медведицы, заламывая им спины сильными лапами…

— Согрелась? — широко улыбнулся в ответ на настороженный взгляд. Ну что тут скажешь, почувствовала! Услышала мысли.

Инга нерешительно улыбнулась. Кивнула.

Петр свалился на теплую траву, и, глядя в небо, сказал серьезно:

— Инга, девочка. Вот такое у меня предложение. То, что было — оно было. И пусть оно нам дальше не мешает. Поняла? Давай дружить ровно семь дней, будешь помогать мне писать этюды, будем болтать, есть мороженое. Купаться. Если мама тебя отпустит, метнемся куда на денек, в совсем другие места, утром раненько выедем и к ночи обратно. Хочешь так?

— Да. Только…

— Помолчи. Я сказал — не буду к тебе приставать. А если захочешь сама — только скажи. Поняла?

Повернулся на бок, чтоб видеть ее. Она сидела, опираясь на руку, и смотрела недоверчиво, а глаза разгорались сильнее, пока, наконец, не прикрыла их, кивая.

— Я согласна.

— А теперь скажи, чтоб я знал, ты умеешь меня на ты. Скажи, Петр, я буду с тобой.

Инга открыла глаза. Совершенно счастливые. Пошевелила губами, будто пробуя слова на вкус.

— Петр. Я буду. С тобой!

И тоже упала на спину, смеясь в еле заметно темнеющее небо.

Он лежал, касаясь ее локтя. «А уж сделать так, чтоб сама сказала мне — да, хочу — это я сумею, времени еще полно»…

— Ай! — дернулся, садясь и хватаясь за бок. Кожа горела, будто кто-то злой куснул и исчез.

Инга вскочила, бросила быстрый взгляд на Петра, и, оглядевшись, крикнула звонко, с угрозой в голосе:

— Горчик, балда! Я тебя утоплю, ну вот… точно!

— Ага, — согласился из зарослей ленивый голос, — щаз, разогналась…

Еще одна косточка щелкнула Петра в лоб, и он, потирая его, захохотал, вставая.

— Экий грозный у тебя мушкетер.

— Да ну его.

— Пойдем, Инга, девочка. Я голодный, как черт. Устал.

7

Инга бежала вверх, по крутой бетонке, ведущей к шоссе, сумка оттягивала плечо, колотясь о бедро, и она придерживала ее рукой, улыбаясь. Любила весь мир, и в нем любила высокие кипарисы, что строем провожали ее, небо с распластанными облаками, пятнающими зелень и серые камни гор. Любила Петра, который будет ждать ее наверху, у них та самая, обещанная им поездка. Вдвоем. И с тянущей сердце благодарной болью любила Виву, которая все поняла, выслушала, и — разрешила.

Ведь не соврешь. Конечно, Вива знала, что с внучкой случилась любовь. И посматривала, пока та мучилась ожиданиями вопросов, испуганно предполагая — какими они будут. Проходя мимо окна комнаты Вивы, перебирала все, что случилось, в пещере и на скале, думала, пугаясь, ну как отвечать, а вдруг спросит о самом тайном. И когда бабушка, утром, сидя на веранде, окликнула и сказала, положив красивые руки на скатерть:

— Инга, детка, сядь, пожалуйста, не убегай…

Та села, как приготовилась к казни. Сейчас Вива спросит. Неумолимо вытаскивая из внучки подробности. А та и сама боялась их вспоминать, чтоб не взорваться от счастья и ужаса. Но бабушка, помолчав, мягко предложила:

— Детка. Расскажи мне. Сама. А дальше подумаем вместе.

На стуле Саныча, там, где сидела за чаем недавно Зоя, сейчас спал общий Василий, наелся, сосредоточенно умылся и лег, обернув себя полосатым хвостом, но спал так сладко, что хвост свесился, и лапы раскрылись, обнимая горячий, напоенный запахами цветов воздух.

И Инге стало стыдно, что она так боялась. Кого? Самую свою родную Виву, которая умная и хоть боится за нее, все равно остается умной. Позволила ей — самой. Вздохнула, села, сцепив на коленках руки. И медленно рассказала Виве главное. О том, что любит. Что он знает о клятве. И уедет через неделю, но клятву Инга не нарушит, ты же знаешь, ба, я поклялась, а он взрослый и понял. Он как ты. Он хочет меня рисовать, сказал, что я совсем другая и это очень хорошо. Для него хорошо, для его творческого кризиса. И впереди целых шесть дней. Всего шесть дней! Он уедет. А дальше, я не хочу думать про какое-то дальше, ба. Пока они не прошли. Я начну думать про это через пять дней. А ему я расскажу, что ты про нас знаешь. Сама расскажу.

Она говорила, сжимая пальцы и разжимая их. А Вива напротив смотрела как пылает темным румянцем смуглое лицо и любовалась. Как она хороша сейчас. Этой девочке для красоты нужно счастье. Сейчас оно вот такое. Запрети, и она погаснет, станет жесткой и некрасивой. Замкнется и замолчит. Все равно уйдет, разве в силах Вивы запереть ее в комнате, и толку с этого? Пройдет неделя, начнется работа, и девочка будет сама по себе, а впереди жаркий сентябрь, ласковый тонкий октябрь, не зима с валенками. На год повзрослевшие одноклассники. Она все равно уйдет, протечет между пальцев песком, да еще будет молчать, чтоб не врать своей Виве. И в маленьком доме с солнечной верандой и тихими комнатами наступит вязкая холодная тишина.