Индивидуализированное общество - [24]

Можно утверждать, что рубеж между «фоном» и «действием» («структурой» и «институтами», pasceih и poiein) является наиболее горячо оспариваемой границей, определяющей контуры карты Lebenswelt (жизненного пространства) и, косвенно, траектории жизненных путей. На этом рубеже идут самые ожесточенные идеологические бои; вдоль этой границы зарываются в землю бронемашины и самоходные орудия, принадлежащие враждующим идеологиям, - и все это, чтобы сформировать «воображаемое», «здравый смысл», то есть «запретную для перехода линию», защищенную от выпадов мысли и заминированную на случай забредшего воображения. Несмотря на всю серьезность усилий, эта граница постоянно перемещается; в общем, это странный рубеж, поскольку сомнение в нем оборачивается наиболее эффективной формой возражения. «Вещи не таковы, какими кажутся», «они не таковы, какими вы их считаете», «не так страшен черт, как его малюют» - подобных воинственных кличей защитники этой границы вполне резонно боятся более всего, как боятся их и ораторы, толкующие со своих кафедр о божественных вердиктах, законах истории, потребностях государства и заповедях разума, с немалым трудом постигнутых ими. Разрабатывая практическую и теоретическую стратегию культурологических исследований, составивших впечатляющий британский вклад в ту часть современного обществоведения, которая имеет дело с проблемами познания, Лоуренс Гроссберг предположил, что концепция «артикуляции» («процесса, устанавливающего связь между практическими шагами и их результатами и в то же время предусматривающего, что действия могут иметь иные, нередко непредсказуемые последствия») наиболее удачно схватывает стратегическую логику битв, идущих на рассматриваемом рубеже:

«Артикуляция представляет собой конструирование одного набора отношений из другого; она зачастую приводит к разрыву либо нечеткости одних связей ради установления или подчеркивания других. Артикуляция - это непрерывная борьба за изменение композиции действий в пределах меняющегося баланса сил ради переосмысления возможностей посредством изменения контекста, то есть самого определения сферы отношений, в которую заключена практика» [8].

Артикуляция - это такая деятельность, в которую все мы, вольно или невольно, вовлечены; без нее никакой опыт не воплотится в рассказе. Однако еще не было случая, чтобы артикуляция делала такие крупные ставки, как претензия на создание всеобъемлющей истории жизни. В этом случае было бы поставлено на карту оправдание (либо, что тоже возможно, неоправдание) колоссальной ответственности, посредством неотвратимой «индивидуализации» возлагаемой на чьи-то плечи, на чьи-то персональные плечи, и только на них. В нашем «обществе индивидов» все неприятности, которые только могут случиться с человеком, подразумеваются самонавлеченными, а та обжигающе горячая вода, под которую он неожиданно может попасть, объявляется им самим вскипяченной. За все то доброе или злое, что наполняет жизнь человека, он может благодарить или, напротив, винить только себя и никого другого. И то, как рассказываются «истории всей жизни», возводит это предположение в ранг аксиомы.

Любая артикуляция открывает одни определенные возможности и закрывает некоторые другие. Отличительная черта рассказываемых в наши дни историй состоит в том, что они описывают индивидуальные жизни в манере, исключающей либо подавляющей (т. е. мешающей артикуляции) возможности отслеживания связей, соединяющих судьбы отдельных людей с путями и средствами функционирования общества как целого; более того, она отрицает саму необходимость обращения к этим путям и средствам, уводя их на задворки жизненных устремлений личности и представляя в качестве «чистых фактов», которые рассказчики историй не могут ни оспорить, ни подвергнуть обсуждению независимо от того, действуют ли они в одиночку, группой или коллективно. Если же стоящие над индивидом факторы, формирующие течение личной жизни, невидимы и непостижимы, сложно уловить выгоду «объединения сил» или «действий плечом к плечу», а побуждение участвовать (не говоря уж о серьезном вовлечении) в том, как формируется человеческое состояние, как складываются коллективные межличностные отношения, слабо или же вовсе отсутствует.

В последнее время многое делается в области исследований так называемой «рефлексивности» современной жизни; по сути дела, все мы - «индивиды по установлению», являющиеся скорее «политиками от жизни», чем членами политического целого, - становимся рассказчиками вынужденно и лишь редко (если вообще) находим для наших историй более интересные темы, нежели мы сами, чем наши эмоции, чувства и переживания. Дело, однако, в том, что наша игра в жизнь, основными элементами которой выступают наши саморефлексии и рассказы, протекает так, что правила самой игры, набор карт и манера перетасовки колоды лишь изредка подвергаются оценке, гораздо реже становятся предметом изучения, и почти никогда - темой серьезного обсуждения.

Молчаливое согласие продолжать игру, исход которой может быть предрешенным (хотя это невозможно утверждать наверняка), равно как и отсутствие видимого интереса к тому, почему и как перевес оказывается не на стороне игроков, представляется многим проницательным умам настолько странным и противным разуму, что они перебирают одно за другим все разновидности зловещих сил и противоестественных обстоятельств, стремясь объяснить, как подобное может происходить в столь крупных масштабах. Странное поведение показалось бы менее необычным и более объяснимым, если бы актеры были вынуждены капитулировать - ввиду принуждения или под угрозой насилия. Но упомянутые актеры суть «индивиды по установлению», обладающие свободой выбора; кроме того, как мы все знаем, можно завести лошадь в воду, но нельзя силой заставить ее пить. В такой ситуации ищутся иные объяснения, которые якобы находятся в «массовой культуре»; при этом «средства массовой информации», обвиняемые в специализации на «промывании мозгов» и подмене серьезных размышлений дешевой развлекаловкой, и «рынок, ориентирующий на потребление», в вину которому ставится приверженность обману и соблазнам, выдаются за главных злодеев. Иногда «массы» выступают объектом сочувствия как злосчастные жертвы заговора рынка и средств информации, иногда их обвиняют в слишком активном непротивлении заговорщикам, но так или иначе предполагается некое коллективное умопомрачение; попадание в западню не может быть сочтено «соответствующим разуму».