Индейцы озера Титикака - [37]

Край тут дикий, но красивый. Проезжаем холмы и крутые спуски, все время любуемся новыми и новыми видами диких долин и заснеженных горных вершин, которые медленно приближаются. Потом дорога все время идет вниз. Мотор, который от Эскомы постоянно работает на «отлично» и «хорошо», стонет и завывает при быстром спуске. Умберто лихо крутит руль, следуя резким поворотам узенькой дороги. Вас не покидает впечатление, что по крайней мере одно колесо постоянно висит в воздухе: на такой узкой ниточке не могут все колеса поместиться на твердой земле. Затем появляется деревенька, прилепившаяся к склону, и глубоко внизу под нами открывается на минутку цель нашего пути — деревня Чайайя. Новые серпантины, преодолеваемые опытной рукой Умберто, и через минуту мы уже выходим со слегка трясущимися коленями на маленькую «пласу» — площадь, украшенную по всем четырем углам деревьями и крошечной цветочной клумбой посредине. Площадь окаймлена двухэтажными домами из кирпича— сырца с балкончиками в испанском стиле над нижним этажом, у которого нет окон. На площадь выходит своим фасадом новая современная церковь, а за ней на горизонте открывается великолепная панорама снеговых вершин далеких гор, настолько величественных, что они кажутся нереальными.

Сама деревня, или, скорее, маленький городок, не знаю, как правильнее ее назвать, поместилась на отроге горного хребта. Здесь растут эвкалипты, через всю деревню протекает ручеек с кристально чистой водой, так что питьевой воды тут хватает. С трех сторон, сразу же за последними домиками, склон круто падает вниз и по нему сползает дорога, ведущая в Чарасани, главный городок провинции. Внизу, в долине, и по склонам желтеют колосья, созревающие на террасовых полях. Сейчас период уборки урожая.

В Чайайе я задержался на несколько дней у приветливого местного чиновника, «коррехидора» Риосе, прилежно собирал этнографические сведения, наблюдал жизнь, труд и привычки людей. Вечерами беседовал с соседями, проверял и уточнял то, что собрал и записал за день. Мне удалось записать основные слова языка каллахуайа и собрать важные сведения о жизни этих интересных людей, сведущих и, можно сказать, интеллигентных. Почти каждый мужчина прилично говорит по-испански, на кечуа — по существу это местный язык края — и на малоизвестном языке каллахуайа.

Подлинных каллахуайа немного. Живут они в нескольких деревнях провинции Баутиста Сааведра и будто бы также в провинции Мунекас. У них теперь, как правило, красивые дома, все без исключения двухэтажные, со следами сильного влияния испанского колониального стиля, с украшенными деревянной резьбой балкончиками на втором этаже, первый же этаж, как правило, без окон, свет проникает лишь через двери, одни из которых ведут на улицу или маленькую площадь, другие — во двор. Первый этаж жилой, здесь спальня, в случае надобности — лавочка, а на втором этаже бывает склад. Кухня обычно помещается отдельно, в маленьком домике на дворе. Варят в ней на открытом огне в глиняном очаге, сделанном так, чтобы на него можно было поставить побольше посуды. Огонь хозяйка раздувает через жестяную или стальную трубку. Лишь однажды я видел старинную глиняную трубку.

Занимаются каллахуайа главным образом земледелием, обрабатывают небольшие поля. Деревни и городки расположены на возвышенных местах, а поля — в долинах, где есть вода и где они защищены от холодного ветра. Грузы транспортируют прежде всего на собственной спине и на спинах лошадей и ослов. В период уборки урожая после полудня и под вечер можно видеть подгоняемых индейцами ослов и лошадок, поднимающихся с грузом желтых снопов к деревням по извилистым крутым тропинкам. Лошадки и ослы топают впереди, фыркают под тяжелой поклажей, за ними идет хозяин в коротких штанах из местной светлой шерсти, в белесоватой войлочной шляпе, вокруг пояса цветная широкая лента, на спине большая связка снопов. Ступает медленно, но твердо, как будто подъем не стоит ему никаких усилий, и ритмично жует неизменную коку.

Мужчины, как мы уже говорили, будучи знахарями, часто покидают дом. Уезжают на два-три месяца, а то и на год или два. Жена остается в деревне, хлопочет по дому, в семье и на поле, пока муж продает далеко на севере или на юге свои лекарства и амулеты. Все это время жена должна сохранять ему абсолютную верность. Прелюбодеяние еще недавно каралось даже смертью и до сих пор вещь чрезвычайно редкая, Чтобы легче было соблюдать супружескую верность, каллахуайа придумали занятное вспомогательное средство. Пока муж отсутствует, его жена не может мыться, причесываться и даже менять и стирать белье: ее неопрятность должна отвратить возможных соблазнителей из тех мужчин, которые остаются дома, или из чужеземцев, проезжающих через деревню.

Этот не слишком красивый, хотя, вероятно, и «практичный» обычай до сих пор в деревнях, как правило, соблюдается, и бедные жены ходят такие грязные и неопрятные, что на их супружескую верность действительно никто не покушается. А если жена стирает свое белье, то это означает для всей деревни молчаливое признание в неверности, и затем для нее наступают плохие дни, поскольку все жители деревни устраивают ей такой ад за преступление, что, думаю, она почти радовалась бы, если бы был еще в силе старинный обычай убивать неверных жен.