Иначе не могу - [69]

— Я напишу. Я вообще должен решить еще один важный вопрос. Нужно время… Спасибо тебе, Ира.

— Мне? За что?

— Не знаю. Может быть, за радость. Давно у меня ее не было.

— Мне кажется, что должно что-то случиться. Неожиданное, счастливое. У тебя нет этого предчувствия?

— Я ничего пока еще не знаю, Ира. Ни-че-го. До встречи, маленькая. И пиши обязательно.

— До встречи, Сергей.

У Азаматова было тяжело на сердце… Он раздраженно отчитал за что-то Андрея, пришедшего к нему с планом оргтехмероприятий. Осташков встал и с удивлением взглянул на него с высоты своего огромного роста. Дверь за ним тихонько закрылась. Азаматов, вспомнив о чем-то, хотел нажать на кнопку селекторной связи, но раздумал. Перешел в уютное кресло и углубился в последние приказы нефтяного объединения. Голова казалась тяжелой — в последнее время курить стал нещадно.

Ветер чуть колыхал тяжелые драпри на окнах с массивными фрамугами, шевелил бумаги на столе. Азаматов взглянул на часы — семь.

…Главный инженер объединения Ольховский на недавнем совещании попросил его задержаться, пригласил в свой кабинет, и они просидели едва ли не до полуночи. Тема была одна — Фатеев. Для Ольховского, присланного сюда относительно недавно, Фатеев был действительно в определенной степени «темой», но для Азаматова — глухой болью, жалостью, ушедшей молодостью… И хотя конкретно ничего не было сказано, Азаматов понял, что судьба Фатеева решена. Это дело нескольких месяцев. И даже силой своего авторитета он, Азаматов, не смог бы сделать ничего. Ничего.

«А может, ты просто не хочешь?»

«Трудно объяснить».

«Врешь».

«Ну, ладно, вру. Не хочу».

«Если так, то, конечно».

«Да, знаю».

…Фатеев в тот день был словоохотлив и добродушен. И тем горше было приступать Ахмету Закировичу к разговору.

— Тебя обгоняют, Леша.

— Обгоняют, обгоняют, а в чем останутся?

— В том, что накопили.

Фатеев сразу же подобрался — понял.

— А ты, который «впереди» — с тем, что было. Было, Леша. Я не против тебя. Помнишь анекдот, над которым мы недавно смеялись? Гончая поймала зайца, положила на него лапу и плачет: я, собственно, против вас ничего не имею, но, знаете, семья, дети… Так вот: я не гончая и ты не заяц. Леша, осмысли-ка то, что об этом ты уже думал. Ведь френч на груди навачивать — нехитрое дело. Изнутри сохнешь. Мне материться охота, как тогда, в горкоме, когда ты ушел. Нельзя бесконечно ждать, пока сосед по строю снимет с тебя груз. Или брать надо груз полегче, или…

— Или?

— Или сказать командиру, что в походе участвовать ты не можешь.

— Меня снимут, Закирыч?

— Я бы на твоем месте ушел сам. Я все понимаю и помню. Но инерция памяти — это еще не память. Я тебе скажу еще одну охотничью, но уже жестокую, жизненную правду: какому егерю нужна собака, потерявшая нюх? Знаю, что ты отличный инженер, нефтяник «от и до». Но тебя обогнали, жизнь идет в геометрической прогрессии. Я тебе советую — уходи. Не дожидайся пенсионного возраста. Работу тебе найдем, ты не из таких, кем можно швыряться. Может, в Тюмень переберешься, на меньшую пока должность? Смотри сам… Вот еще что: ты стал мельчать. Вспомни историю с характеристикой на Сергея. С нефтяным амбаром, куда ты ребят без противогаза силой загонял. Мы с тобой раньше это могли позволить, когда обыкновенных болтов не хватало… Словом, вот так. Я тебе по-прежнему друг, но есть еще долг. Партийный, человеческий!

Сергей щурил глаза от солнца, косыми пиками прорезавшего кабинет. Проклятые веки продолжали трепетать, словно кто-то водил по ресницам острым и холодным предметом. От напряжения выступила на лбу испарина. «Сентиментальный дурак», — проклинал он себя.

— Члены бюро, прошу проголосовать. За? Против? Воздержавшиеся? Сергей Ильич, подойдите ближе.

Вот она, картина, которую Сергей представлял себе не однажды, — в настоящем, сейчас. Машина времени, оказывается, существует. Обходя оглядывающихся на него членов бюро, он приблизился к столу. Силантьев встает, сухая рука его жмет и слегка потряхивает руку Сергея. И голос секретаря, исполненный сдержанной теплоты, звучит у самого лица.

— Поздравляю, товарищ Старцев. Вы теперь кандидат в члены КПСС.

Какая длинная лестница! Сергей добросовестно ставит ноги на каждую ступеньку, гладит темно-коричневого цвета перила, на секунду задерживается у макета скважины, установленного прямо в вестибюле горкома. Необычайная легкость в движениях — хоть перепрыгивай высокий бетонный барьер перед входом. Свое состояние он почему-то сравнил с состоянием хоккеиста, который тренируется со свинцовыми веригами на поясе, а на игру выходит легкий и быстрый, как птица.

«Я — в отпуске. Собственно, при чем здесь отпуск? Как же говорил Азаматов? «Я верю в Старцева. Лучше иногда ошибаться, чем всю жизнь сидеть под защитой параграфов». Через три дня уезжаю в Болгарию. Вот фантазия! «Сергей Ильич заставил меня поверить в него, доказал. Я, видавший виды инженер, удивился тому, как планомерно и продуманно, ладно, что ли, его бригада ремонтирует скважины. И они работают, да еще как. Я рад, что именно в не очень легкие для него дни Старцев подал заявление в партию. Рад, что члены бюро оценили этот факт по достоинству. Думаю, что «за» товарища Фатеева — искренно. Хотелось бы верить в это».