Имя на камне - [106]

Я комсомолка, закончила семь классов, так же как и моя сестра Аня. Сережа с Ивановой Симой кончили шесть классов, они пионеры. Мы не хотим, чтобы были безвестные могилы, чтобы солдаты, которые воевали за свою Родину, были забыты. А предатели?

Сейчас Ковригин живет на железной дороге. Его покос находится как раз там, где могила Ивана Васильевича.

Этого человека, Ковригина, нельзя понять. Неужели у него душа не болит. Ведь он предал человека своего, советского человека, не дрожат ли у него руки, когда он проходит с косой мимо могилы? А где Иван Сейц, мы не знаем.

На могиле мы посадили сирень, носим цветы каждый вечер. У нас большая семья, девять детей, самой старшей, Нине, — восемнадцать лет, она работает в совхозе дояркой. Младшей — три года. Мы пасем коров и не можем ничего сделать, ходим только вечером в девять часов. Но мы постараемся купить на могилу железный венок, может быть, и оградим. Пусть проходят поезда, и пусть видят пассажиры, что здесь похоронен герой, что он не забыт, этот смелый и бесстрашный человек, который не побоялся застрелить самого себя, не сдаться в плен. Мы гордимся им!

Наталья Орлова,

Новгородская область, Чудовский район, почтовое отделение Торфяное, деревня Коломовка».

Что можно добавить к этому письму? Все сказано, и, повторяю, все правда. И больше того. Когда зарывали могилу, женщины плакали, а Ковригин, куражась, ходил с лаптем в руке и орал: «Вечная память».

И вот он, еще крепкий шестидесятилетний мужчина, стоит перед нами и, кося глазами, говорит:

— Ну спел «вечную». Так это я от души…

— За фашистами Сейца тоже от души посылали? — спрашивает Аня Орлова.

Предатель морщится. Что бы он сделал с этой девочкой, комсомолкой, окажись она в его власти в те черные дни. Люди рассказывают, что он был очень жесток, избивал рабочих — они не очень, мол, стараются, работая по принуждению. Оба предателя — Ковригин и Сейц — вскоре после окончания войны за свое предательство были осуждены. Но уже в 1955 году оба вернулись в Чудовский район. Ковригин живет на железной дороге, жена его работает обходчиком. А он на ее иждивении. Держит скот, бранится с соседями из-за покоса и требует себе пенсию. Правда, в пенсии ему отказали — не хватает трудового стажа. Не засчитывают время служения фашистам.

— Несправедливость, — вздыхает он.

Впрочем, он не такой уж наивный, этот Ковригин. Он больше притворяется простачком, так же как и Иван Сейц, которого мы обнаружили в десяти километрах от деревни Коломовки в поселке Красный фарфорист. Сейц собрался на рыбную ловлю. Изрядно выпив, он балагурил во дворе с соседями.

Узнав, по какому делу мы приехали, Сейц как-то плаксиво смешался и поспешно отошел в сторону, чтобы, не дай бог, соседи не услышали. Видно, он очень заботился о своей репутации. Живет он в достатке, в хорошей квартире, работает и ждет пенсии.

— Ну как, вспомнили?

— Да что вспоминать? Давно это было… И сам не помню, как изо рта выскочило: «Партизан». Ну немцы и всполошились. Да ведь я уже понес наказание. Наш советский народный суд воздал мне должное. Все по закону.

— Часы-то где?

— А-а? Ах, часы… Какие часы?

— Те, которые вы с убитого сняли?

— А-а, так-так… Пропали, пропали… Они не ходили у меня, быстро сломались… Но я на Советскую власть обиды никакой не имею. Что заслужил — то получил…

Болтает, болтает, а все понимает и держит ухо востро. Как же все объяснить детям, у которых такие факты не укладываются в уме?

Да, закон есть закон. Но сами-то люди… Впрочем, можно ли называть их так? И этот, и тот, с косой на могиле красного комиссара, со сморщенным от вечной лжи лицом. Неужели за все эти годы в их душах ни разу не проснулся червь сомнения? По земле же ходите, а в ней человек лежит, преданный вами за тридцать сребреников. Говорить и смотреть не хочется.

Но переводишь взгляд, и сразу душа теплеет.

Наташа… Тоненькая девочка с букетом полевых цветов, выросших на древней новгородской земле. И братишка ее, и сестра, и подруга Сима. Они родились после того, как отгремела война.

Но они родились в семье солдата. И как вспыхнули радостью их лица, когда полковник Бобков обнял ребят и подарил им на память фотографию дивизионного комиссара. На нас смотрел человек с лицом, похожим на лицо молодого Гайдара. Ему минуло всего тридцать пять.

Мы подходим к могиле комиссара. Место низкое, густые травы вокруг холмика. А вот и кусты, которые когда-то раздвинулись, и оттуда вышел он, усталый от бесконечных боев.

На могиле дощечка с надписью:

«Зуев Иван Васильевич

1907—1942

погиб за Родину»

— Чернилами писали, а дождь и попортил, надо бы тушью, — озабоченно сказала Наташа, становясь на колени и кладя на могилу букет полевых цветов.

Наташа, знай — будет памятник над могилою комиссара. И придут к нему воины, чтобы отдать почести человеку, который жил и умер как герой и настоящий коммунист. Но уже и сейчас есть комиссару великий памятник. Это — ты и миллионы твоих братьев и сестер, в сердцах которых горит негасимый огонь любви к социалистической Отчизне. Ты и твои товарищи сделали все, что могли. Вы открыли героя.

Он не мог знать тебя и твоих товарищей. Но он воевал и отдал жизнь за то, чтобы вы — грядущее поколение — были счастливы.