Имя и отчество - [61]
Отец взял ведро и пошел к мужчинам, там возле колоды было немного воды в длинной ямине. А к нам с бабушкой подошла девочка примерно моего возраста. Она была сильно красивая, и красота ее не вызывала во мне ощущения боли. Обычно я испытывал боль или что-то вроде испуга, когда видел особенно красивую женщину. Одета она была как взрослая, то есть в длинное необъятное платье, в складках которого совсем не чувствовалось тела… Вру, оно как раз очень чувствовалось вопреки этому тяжелому вороху, но конечно же было очень худо, почти ничего, зато в движенье, в движенье. Она обошла телегу, обошла нашу лошадь, нырнув ей под шею, и остановилась прямо перед бабушкой, сидевшей на середине телеги, боком, свесив ноги через край, как сидела на своей кровати.
— Ты что-то сказала, бабусь?
— Вот я и говорю! — подняла сразу же бабушка голос, до этого едва различимый среди мириадного звона, какого-то шелушения и треска. — Это бы пошто валенки-то не догадаться взять, у меня ноги зябнут. Имя-то ничо, они знай вертятся то эдак, то так, а я как свесила свои колоды…
Цыганка хоть и задала вопрос, но ответ ее не интересовал. И чего ей тут надо было? Она то быстро, но с задержкой, взглядывала на меня, то откидывала волосы с плеча на спину, показывая сережки, то вдруг, нагнувшись, чесала босые ноги.
— Тебе походить надо, — сказала она.
— Дак ноги-то не ходют! Я бы это пошто все сидела-то, если б они ходили…
Девочка вела себя очень уж бесцеремонно и назойливо, к бабушке она прямо прилипла, наверное, ее очень привлекали два золотых кольца рядышком на одном пальце, она то и дело дотрагивалась к ним и наконец совсем забрала руку к себе; бросила эту руку, взяла другую. Вытащила гребень из седой бабушкиной головы, расчесалась, потом забралась в телегу, прошлась коленями по нашим мешкам с провизией, при этом держась за бабушку, будто она была неживая. Гребень, конечно, пропал, подумал я. Но что было удивительно, так это сама бабушка: как она смотрела на цыганку! Глаза ее, правда, никак не поспевали; только вглядится с каким-то пристальным умилением, а та уже где-то за спиной, и тогда оказывается, что глаза бабушки полны слез. Тут гребень появился снова; девочка стала искать в бабушкиной голове.
— Ты чья будешь-то? — спросила бабушка.
— Антонова.
— Антонова… Да ведь вас поди-ка теперь разбери, которые тут с того времени остались.
— С какого?
— Да уж с такого. Я сколько себя помню, вы всегда тут жили. Антонова-то я вроде знавала, он скот через сюль прогонял в Ойрот-Туру и в Бийск. От самого Кош-Агача. С бородищей ходил, страшный. Помер. Грудь в горах простудил, тут вот и помер. Мы с покосов слушать вас приходили, как вы поете. Мой-то, муж мой, послушат, послушат, да расстроится…
Девочка перекинула бабушкины волосы наперед, спрыгнула и стала расчесывать волосы прямо на лицо.
— И впрямь ли уж, что ли, встать? — спросила вдруг бабушка себя, и не успел я моргнуть, как она безрассудно повалилась вперед на девочку, и девочка так же безрассудно приняла ее на руки. Да где уж там таким рукам удержать, они просто столкнулись в тесной обнимке. Пока они так стояли, меня опять удивило бабушкино лицо. Сначала-то показалось, что она прислушивается к своим ногам, стережет момент, когда можно будет шагнуть, но тут же понял, что о ногах она и не помнила — ей нужно было только прижать эту девочку, почувствовать ее тело, смирить в своих руках и хоть на мгновение слиться с ним в одно. Девочка тоже это поняла и прильнула щекой к щеке, как бы через оголенную кожу передавая свою силу.
Я почувствовал острейший укол ревности: со мной бабушка ни разу не была такой вот…
— Нет, однако, — сдалась она, но без всякого сожаления в голосе, и повалилась обратно. — Ху-ух, устала ажник. Ольгеи, плохо, нету со мной.
Маленькая цыганка не спросила, кто такая Ольга, в самый неподходящий, как мне показалось, момент она просто взяла и отошла к своим палаткам.
— Ох, позвала бы я сестру… — продолжала бабушка. — Андрея бы Игнатьевича позвала… Сына бы Колю, Петра бы с Валентиной, Гутю Бирюлину… Марью с Павлом Суриковых, Николая большого с Дусей, Василия, Григория… Лизу.
Куда это она хотела их позвать, всех своих мертвых? Сюда, что ли, в эту долину? Андрей-то Игнатьич был ее муж, мой, значит, дедушка по матери, но это имя в нашем доме никогда не упоминалось, и спрашивать о нем у бабушки мне запрещено было строго-настрого.
Когда палатки остались далеко позади, бабушка приказала отцу свернуть с дороги, при этом она показала рукой, как проехать.
Отец почему-то не удивился, но помрачнел. И весь этот час, пока мы совершали по ковылям этот бессмысленный круг и бабушка искала глазами что-то по сторонам, отец сидел мрачный. Только когда вернулись на дорогу, зло спросил:
— Ну? Еще куда прикажешь?
Бабушка ничего на это не ответила, и мы поехали дальше.
— Знал бы, чего затеяла, не взял бы.
Еще через некоторое время:
— Кому ты помешала? Живи в свое удовольствие, дави кровать… Ворчи сколько влезет. Может, на тебе и дом-то держится. Развалится без тебя. Век, что ли, чей заедаешь? На — забрала себе в голову, а с чего? Нет, знал бы, ни за что бы не взял. Не стыдно тебе?
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922 г. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.
В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».