Импровизаторы. Саквояж мадам Ренар - [73]
– Ну, мня, давайте.
Профессор насыпал порошок в два больших стакана. Развел водой. Компаньоны пристально посмотрели друг на друга – и продукт был выпит. Ну, как выпит… Почти.
– Простите, я на минутку! – извинился (как и полагалось по сценарию) профессор Мрако́бес.
Свет погас, и он исчез в темноте. Павла Петровича освещал только наползавший на авансцену красноватый дым. Затем свет прожектора нашел профессора. Мрако́бес сидел на унитазе с раскрытым фолиантом.
Отлично придумал, оценил Федор. Не читать же, в самом деле, по бумажке рекламный текст.
Пауза продлилась ровно столько, сколько нужно.
– Могу подать, мой ангел, еще один совет, – раздался голос профессора в наступившем безмолвии. – Бросьте считаться с вашими убеждениями и вашими словами. Продавайте их, если на это будет спрос. Когда человек хвастается, что никогда не изменит своих убеждений, обязуется идти все время по прямой линии – это болван, уверенный в своей непогрешимости. Принципов нет, а есть события; законов нет – есть обстоятельства; человек высокого полета сам применяется к событиям и обстоятельствам, чтобы руководить ими. Будь принципы и законы непреложны, народы не сменяли бы их, как мы – рубашку. Отдельная личность не обязана быть мудрее целой нации. Бальзак, – трагическим тоном объявил профессор. – «Человеческая трагедия». Вы… как вас там? Вы меня слышите?
– Комедия, профессор! – поправил Павел Петрович. – «Человеческая комедия»!
– Кому-то, может быть, и комедия, – со вздохом ответил профессор. – Не надо было класть столько слабительного.
Тогда Павел Петрович медленно поднял свой недопитый стакан и показал его публике. Розовый коктейль обратился в бурую, вонючую, дымящуюся и булькающую жижу. Профессор и его пациент с воплями скрылись, испуская лиловый дым, который вскоре заполонил сцену. Над сценой загрохотал фейерверк, а в зале – смех и аплодисменты.
– Я подам на вас в суд! – кричала из зала Наташа. – Вы ответите за клевету!
– О, мадам, на Мрако́беса много раз подавали в суд! – отозвался из дыма голос Мрако́беса.
– Профессор – честнейший человек! – присоединился голос Павла Петровича. – Я ему доверяю, как себе!
– Твари! – в ярости крикнула девушка.
– Что вы такое говорите! – возмутился профессор. – Вы же дама!
– Это вам так просто не сойдет! – И Наташа стала выбираться из зала. Уже у выхода она поднесла к уху телефон.
Поезд свистнул, сигналя, что те, кто думает слишком долго, могут на него и не успеть.
– Я знаю, почему тебе туда хочется, – сказал Дюк, когда двое джентльменов упали на сиденья и отдышались.
– Потому что у нас нет другого выхода!
– Ничего подобного. Ну, ты и дальше будешь корчить серьезную рожу или признаешься?
Д. Э. в таком изумлении прижал ладони к груди, как бы говоря, что решительно не понимает, в чем ему признаваться, что не грех было и поверить.
– В том, что тебе до смерти хочется вернуться на то же самое место и отыграться! – обвинил М. Р. – Тем более такой случай!
– Ну, юноша! – приопустил веки Д. Э. Саммерс. – Вы же сами видите: обстоятельства складываются именно так. Случайно, если только мне не изменяет память, у нас еще ничего не было. Отсюда вывод: и это тоже не случайно! А в Сан-Хосе, кстати, живет не только пара сотен наших бывших клиентов, но и доктор Браун! Которому я должен вернуть пять баксов!
Если бы Д. Э. на этом месте прекратил умничать и не начал разглагольствовать о долге, который платежом красен, может быть, все бы и обошлось.
Из магазина председателя городской управы Макферсона (того самого, отдавшего приказ вымазать компаньонов колесной мазью) слышался нарастающий гам: председатель только что обнаружил, что явился за призом в собственный магазин, пятеро горожан громко требовали свои выигрыши, а остальные полсотни просто пришли посмотреть. Большая часть любопытствующих в магазин не влезла и волновалась, пытаясь не высмотреть, так выспросить, что же происходит, снаружи.
– Вот эти, кстати, могли бы не возмущаться, – сказал Д. Э. Саммерс. – Они свое зрелище получат. Ну, где же предмет искусства?
– Погоди ты. – У М. Р. тихонько раздувались ноздри.
Из-за угла повернул почтовый фургон, из которого выпрыгнули двое: почтальон и молоденький парнишка. Кряхтя, они вытащили из фургона здоровенный запечатанный ящик, весь уделанный надписью: «Осторожно! Хрупкий предмет!», ужаснулись, что перепутали «верх» и «низ», и затем бережно внесли в магазин.
Сначала было очень тихо. Почтовый фургон уехал. Потом компаньоны услышали гул, как будто аплодисменты в театре. Гул нарастал – похоже, аншлаг. Захохотал мальчишка и тут же умолк. Двое джентльменов спрятались.
С бычьим ревом, расталкивая толпу, из магазина выскочил Макферсон. За ним продирался смотритель училищ и казначей Менцель.
– Что-о?! – хрипел Макферсон с помятым воротником и скособоченным галстуком. – Что вы несете! Кто-то пустил слух, что лотерею устроил я! Я думал, это ваших рук дело!
– Эти руки! – всхлипнул Менцель. – Двадцать лет на благо города! И что я получаю взамен! Грязное животное! Крашеную свинью! Такое оскорбление… – Тут он очнулся: – Что? Моих рук?
– Объявление! – заходился в крике председатель городской управы. – В газете указан адрес моего магазина!
