Империя - [10]

— Чем это ты занимаешься?

Та усмехнулась и залихватски мотнула головой.

— Давай, заходи, нечего на пороге стоять.

А когда дверь за спиной рыжей захлопнулась, пробурчала:

— Я тут уже три часа торчу у плиты, а она развлекается.

— У плиты, ты?!

Черноволосая рассмеялась:

— А что? Я когда-то кормила своей стряпней самого Людовика XV. И смею тебя заверить, он остался доволен.

Рыжая подхватила смех подруги:

— По-моему, он остался доволен кое-чем другим. Впрочем, я совершенно не собираюсь критиковать твою стряпню. Во всяком случае, до тех пор, пока ее не попробую.

Все еще смеясь, рыжая исчезла в ванной.

Через пять минут она вошла в комнату:

— О господи, откуда ЭТО?

Черноволосая довольно улыбнулась:

— Ну, утку я купила сегодня на рынке, а пару бутылок бургундского прихватила с собой еще из замка. Надо же нам отметить успешное начало нашей трудовой деятельности?

Рыжая состроила горестную мину:

— Да-а, только такая роскошь двум бедным русским женщинам совсем не по карману.

Черноволосая рассмеялась:

— Завтра, все завтра. Завтра мы станем двумя бедными русскими женщинами, считающими каждую копейку, а сегодня — прощальная гастроль. Кстати, как прошел твой бенефис?

— Прекрасно. Перед тобой — оператор компьютерного набора газеты «Голос России».

На этот раз черноволосая хохотала не менее минуты:

— Да-а-а, сумасшедший рост. Ну и как вы чувствуете себя на столь высоком посту?

Рыжая изобразила задумчивость:

— Возможно, это не столь впечатляюще, как вице-президент европейского отделения «Компако», но… мы, женщины, любим перемены. А кстати, как твои дела?

Черноволосая, уже приступившая к разделке утки, усмехнулась:

— О, я устроилась, прямо скажем, получше. Поздравь себя, ты сидишь со старшим письмоводителем канцелярии областного сберегательного банка. Кстати, я едва не, как это… облажалась. Оказывается, в моем родном городке лет десять назад случилось ужасное землетрясение. Слава богу, у меня был кое-какой личный опыт, ну еще с Порт-Рояла, ты помнишь. К тому же мне удалось убедить ту милую женщину, которая со мной беседовала, что мне больно вспоминать об этом. — Она с удивлением посмотрела на подругу. — Ты знаешь, русские, оказывается, ужасно сентиментальны. Честно говоря, мне удалось немного сыграть на ее материнских чувствах, а то вряд ли бы я получила должность в таком хлебном учреждении. Представь, разница в оплате за одну и ту же работу в различных фирмах и учреждениях здесь может составлять десятки раз! Дикая страна.

Рыжая, неторопливо откупоривая бутылку, задумчиво покачала головой:

— А знаешь, мне нравится. Ребята сегодня устроили небольшой праздник. В честь моего приема на работу. Здесь это называется «прописаться». Причем мы не пошли ни в какой ресторанчик, как это принято у нас, а устроили посиделки прямо в кабинете — накрыли стол газетами, нарезали колбасу, сыр, овощи, ребята принесли этот убойный русский напиток — водку… Роджер, ну он фотограф и местный мачо, рассказывал анекдоты и вообще пушил хвост, Толик, замглавного, играл на гитаре и пел какие-то удивительные песни… Они называют их бардовскими… Все было так трогательно…

Черноволосая фыркнула:

— Я бы сказала убого.

Рыжая вздохнула:

— Да убого, но все равно в этом есть какой-то шарм.

Черноволосая тряхнула волосами и протянула свой фужер.

— Ладно, кончай умиляться. На сегодняшний вечер у нас совершенно другая программа. Ну-ка, налей… Ну, милая, за то, чтобы Мойзелю, чтоб ему вспучило живот, удалось-таки его безумное предприятие.

Рыжая приподняла свой бокал и, уже почти коснувшись им фужера подруги, не удержалась и поправила:

— Я тебе уже говорила, что теперь его зовут Дмитрий Иванович. — Она запнулась, потом с усмешкой закончила: — Судя по всему, это имя теперь останется с ним навсегда.

Она даже не подозревала, насколько была права.

Игорь Игоревич Костин услышал это объявление случайно. В тот день он с утра забежал во вторую поликлинику на рентген (в главке как раз затеяли ежегодный медосмотр) и потому ехал на работу гораздо позже обычного. Народу было немного, да и сон уже как-то слетел, а «МК» у знакомой лоточницы уже разобрали, так что все сложилось одно к одному. И когда под полукруглыми сводами, под которыми эскалаторы медленно несли вниз и вверх вереницы людей, прозвучал равнодушно-манерный голос, каким всегда произносятся рекламные объявления, он невольно прислушался. Более или менее осмысленно Костин успел услышать только последнюю треть сообщения. Но оно почему-то запомнилось. Вообще-то, подобные рекламные агитки, как правило, наполнены словами-ключами. В зависимости от того, на какие группы людей подобная агитка рассчитана. «Дешевле только даром!», «Скидки до 40 процентов!» — это для одних, «Европейский уровень!», «Прямые поставки из Германии!» — это для тех, кого цены уже не очень-то волнуют, «Свобода слова!», «Величие России!», «Завоевания демократии!», «Особый путь!» — это для тех, кто тронулся на политике. Самого себя Костин совершенно не относил к этой группе, но объявление почему-то гвоздем застряло в памяти. Может быть, как раз потому, что вот таких набивших оскомину слов-ключей в нем практически не было. Наоборот, оно было составлено обычным человеческим языком. Во всяком случае, эта простота и незатейливость на фоне рублено-манерных фраз остальных агиток просто царапала ухо.